Повести
Шрифт:
бежаль, Джулия Иванио бежаль. Руссо Иван - герой.
– Ну какой я герой!
– возразил Иван.
– Солдат просто.
– Нон просто сольдат! Руссо сольдат - герой! Само смело! Само умно. Само... Само... -
воодушевленно говорила она, подбирая знакомые русские слова. Во всем ее тоне чувствовалась
глубокая вера в правоту идеи, которой она ни за что не хотела поступиться.
– Ми видель ваш герой лягер.
Ми слышаль ваш герой на Остфронт. Ми думаль: ваш фатэрлянд само сильно, само справьядливо...
– Он и есть самый справедливый, - заметил Иван.
– Я вот на тракториста выучился, и бесплатно...
Потом в техникум поступил. Механизации. А учителей сколько стало. Из тех же мужиков...
Нахмуренные до сих пор брови ее шевельнулись, и в глазах впервые после размолвки сверкнули
смешинки:
40
– Удивително! Джулия любит руссо. Руссо неправилно, феноменално. Джулия всегда любит
неправилно, феноменално. Иван феномене. Аномали. Руссо коммунисти Иван спасаль Русланд,
спасаль буржуазно монархия Итальяно, спасаль Джулия...
– Во-первых, я не коммунист: не дорос. А во-вторых, что тут такого: весь Советский Союз спасает и
Италию, и Францию, и Германию... Да мало ли кого. Хотя они и буржуазные. Ведь, кроме нас, кто бы
Гитлера остановил?
– Си, си. Так...
С затаенной улыбкой на губах она погладила его ногу, потом голый бок. Иван смущенно поежился,
ощущая непривычное прикосновение ее ласковых рук, как вдруг она, нагнувшись, коснулась губами его
синего штыкового шрама на боку. Он вздрогнул, будто его пронзили в то же место второй раз, вскинул
руку, чтоб защититься от ее неожиданной ласки, но она поймала его руку, прижала ее к земле и в каком-
то безудержном порыве стала целовать его шрамы: осколочный - в плече, другой, пулевой, - выше локтя,
от штыка в боку, спустилась ниже и осторожно поцеловала повязку. Ошеломленный ее порывом, Иван
замер, к сердцу прихлынула волна нежности, а она все целовала и целовала. И тогда какая-то грань
между ними оказалась такой узкой, что балансировать на ней стало невозможно. Не зная, хорошо это
или плохо, но уже отдавшись во власть какой-то неведомой, захлестнувшей его волны, он встрепенулся,
приподнялся на локте, другой рукой обхватил ее через плечо, слегка прижал и, закрыв глаза, дотронулся
до ее удивительно горячих, упругих губ.
Потом сразу же откинулся спиной на траву, разметал руки и засмеялся, не решаясь открыть
прижмуренные глаза. А когда открыл их, в солнечном ореоле растрепанных волос увидел склоненное ее
лицо и полуоткрытый, сияющий, белозубый рот. В первую секунду она будто захлебнулась, кажется,
хотела и не могла что-то сказать, только широко раскрыла глаза, в них были удивление, радость,
неуемное счастье. Припав к его груди, она обхватила шею Ивана руками и зашептала ему в лицо горячо
и преданно:
– Иванио!.. Амико!..
20
Что-то недосказанное, второстепенное, все время удерживавшее их на расстоянии, было преодолено,
пережито счастливо и почти внезапно. Мучительные вопросы, которые до сих пор волновали Джулию,
видимо, были ею отделены от главного и отодвинуты на задний план. С этого момента для обоих
остались лишь пряный аромат земли, маковый дурман луга и знойный блеск высокого ясного неба.
Среди дремучей первозданности гор, в одном шагу от смерти родилось неизведанное, таинственное и
властное, оно жило, жаждало, пугало и звало.
Лежа на траве, Иван гладил и гладил ее узкую, нагретую солнцем спину, девушка, припав к его груди,
терлась горячей щекой о его рассеченное осколком плечо. Губы ее, не переставая, шептали что-то
непонятное, но Иван понимал все. Счастливо смеясь, он будто застыл в какой-то невесомости; небо
вверху пьянило, кружилось, земля, словно огромное кособокое блюдо, покачивалась из стороны в
сторону, готовая вот-вот опрокинуться, и оттого было сладко, боязно и хмельно.
Время, казалось ему, остановилось, исчезла опасность. У самого лица его жарко горели ее большие
черные глаза. В них теперь не было ни озабоченности, ни страдания, ни озорства - ничего, кроме
властного в своем молчании зова; что-то похожее Иван чувствовал на краю бездны, которая всегда
пугала и влекла одновременно. У него не было сил противостоять этому зову, да он и не знал, нужно ли
сдерживаться. Он снова нащупал губами ее влажный рот, твердые зубы, привлек ее обеими руками и
замер. Стало тихо-тихо, и в этой тишине величественно, как из небытия в вечность, лился, клокотал
горный поток. Хотелось раствориться, исчезнуть в этих ее трепетных объятиях, унестись в вечность
вместе с потоком, впитать из земли ее силу и самому преобразиться в земную мощь - щедрую, тихую,
ласковую...
А земля все качалась, кружилось небо, сквозь полураскрытые веки он близко-близко видел нежную
округлость ее щеки, покрытую золотившимся на солнце пушком; горячей розовостью сияла освещенная
сзади тонкая раковина уха. Невольно он потянулся к маленькой мочке с едва заметным следом от
серьги, тихо нащупал ее зубами. Джулия упруго встрепенулась, взвизгнула. Он выпустил ухо и
почувствовал под своими лопатками ее быстрые, тонкие руки.
По-видимому, разбуженный ее жалобным вскриком, в нем так же растерянно отозвался незнакомый,