Повести
Шрифт:
стоял во рву, глядя поверх высокого бруствера. Чтобы разрушить неловкость, вызванную этим
прощанием, лейтенант сказал с несвойственной для него словоохотливостью:
– Садись, Пивоварчик, отдохнем. Тебя как звать?
– Петр.
82
– Петька, значит. А меня Игорь. Ну что ж, может, нам еще повезет? Как думаешь?
– Может, и повезет, - неопределенно сказал Пивоваров, потирая ложу винтовки, и вздохнул тихонько и
прерывисто.
– Ладно, пока есть время, давай подрубаем, меньше нести будет, - сказал Ивановский, и Пивоваров,
присев, начал развязывать вещевой мешок.
ГЛАВА ДЕВЯТАЯ
Спустя полчаса, когда хорошо притемнело, они выбрались из своего снежного укрытия. Оба
продрогли, сильно озябли ноги, хотелось сразу пуститься на лыжах, чтобы согреться. Но прежде надо
было оглядеться. К ночи движение на шоссе поубавилось, шли одиночные машины, у некоторых слабо
светились подфарники. Вокруг было тихо и пусто; снежные дали с перелесками затянуло вечернею
мглой, облачное беззвездное небо низко нависло над снежным ночным пространством. Ивановский
решил идти на восток вдоль шоссе, не выпуская его из виду и следя за движением на нем; он думал, что,
как и в тот раз, осенью, базу должны выдать машины.
Они скоро спустились со своего пригорка, по рыхлому снегу перешли лощину. Двадцати минут ходьбы
вполне хватило на то, чтобы согреться и даже слегка устать. Что ни говори, а сказывалась прошедшая
ночь. К тому же в отличие от вчерашнего Ивановский сразу почувствовал на ходу, что раненая нога стала
болеть сильнее, невольно он двигал ею осторожнее, больше нажимая на левую. Правда, он все же
старался привыкнуть к этой своей боли, думал, как-нибудь обойдется, разойдется, авось нога не
подведет. Но, поднявшись на очередной пригорок, лейтенант почувствовал, что надо отдохнуть. Он
слегка расслабил ногу, перенеся тяжесть тела на здоровую, и, чтобы подошедший Пивоваров ничего не
заподозрил, сделал вид, что осматривается, хотя осматриваться не было надобности. Шоссе находилось
рядом, оно лежало пустое, впереди мало что было видно: сильный восточный ветер упруго дул в лицо,
от него слезились глаза.
– Ну как, Пивоварчик?
– нарочито шутливым голосом спросил лейтенант.
– Ничего.
– Согрелся?
– О, упарился даже.
– Ну давай дальше.
То и дело поглядывая по сторонам, они прошли еще около часа, обошли край рощи, сосняк, какие-то
постройки у дороги - после вчерашнего обстрела с хутора Ивановский старался держаться от жилья
подальше. Шоссе почти всюду шло прямо, без поворотов, это облегчало ориентировку, и лейтенант
только изредка поглядывал на компас - проверял, выдерживается ли направление.
Настроение его вроде бы даже улучшилось, Пивоваров шел по пятам, не отставая ни на один шаг, и
лейтенант, остановившись в очередной раз, спросил с некоторой живостью в голосе:
– Пивоварчик, что ты в жизни видал?
– Я?
– Да, ты. В жизни, говорю, что видал?
Пивоваров пожал плечами.
– Ничего.
– Книжек ты хоть почитал?
– Книжек почитал, - не сразу, словно бы вспоминая, ответил боец.
– Весь Жюль Верн, Конан-Дойль,
Вальтер Скотт, Марк Твен...
– А Гайдар?
– И Гайдар. И еще Дюма все, что достал, прочитал.
– Ого!
– удивился лейтенант и даже с некоторым уважением поглядел на Пивоварова.
– И когда ты
успел столько?
– А я заболел в шестом классе и полгода не учился. Ну и читал. Все перечитал, что в библиотеке
нашлось. Мне из библиотеки носили.
Да, наверно, это было здорово - проболеть полгода и прочитать всю библиотеку. Сколько Ивановский
мечтал заболеть в детстве, да и в училище, но больше трех дней ему проболеть не удавалось. Здоровье
у него всегда было хорошее, и читал он немного, хотя хорошие книги всегда вызывали в нем прямо-таки
душевный трепет. И лучше Гайдара ему в своей жизни ничего читать не пришлось. И то в детстве. Потом
стало не до литературы - пошли книги другого характера.
Вокруг по-прежнему было тихо, в общем, спокойно, как бывает спокойно лишь в значительном
удалении от передовой. Ивановский шел теперь без вчерашней горячки, превозмогая заметную тяжесть в
ногах и во всем теле и непроходящую, связывающую каждое движение боль в ране. Правда, боль пока
была терпимой. Чтобы не сосредоточиваться на ней, лейтенант старался отвлечься чем-то другим,
посторонним. То и дело его мысли уносились к бойцам, что теперь под началом Дюбина возвращались к
своим. Наверно, уже идут вдоль реки, поймой. Хорошо, если не занесло лыжню, она поможет
сориентироваться. Впрочем, Дюбин, наверно, и без того запомнил дорогу, а в случае чего - выручит
карта. Карта на войне - ценность, жаль только, что не всегда хватает этих самых карт. Все время
думалось, как там Хакимов? Конечно, намучаются с ним, не дай бог. Особенно при переходе линии
фронта. Теперь с ним не вскочишь, не рванешь на лыжах, надо все ползком, по-пластунски. Хоть бы
83
прошли. Но Дюбин, наверно, сумеет, должен пройти. Дюбин же и объяснит начальнику штаба их неудачу,
как-то оправдается за группу и за ее командира. Хотя при чем командир? Кто мог подумать, что за каких-
нибудь десять дней все так изменится и немцы переместят базу?
Лично себя Ивановский не считал виноватым ни в чем, кажется, он сделал все, что было в его