Повести
Шрифт:
– А я знал?
– раздраженно бросил лейтенант. Он понимал, что становится злым и несправедливым и
что Пивоваров здесь ни при чем, что во всем виноват он сам. Но именно сознание этой виновности
больше всего и злило Ивановского. Да, теперь он влип, похоже, погубил себя и этого бойца тоже,
завалил все задание с базой, ничего не добился в деревне. Но поступить иначе - обойти стороной базу,
штаб, эту деревню и тем сохранить себя он не мог. На такой войне это было
– Диски давайте сюда. И автомат тоже. Я понесу, - тихо сказал Пивоваров, и Ивановский молча
согласился, теперь, конечно, много унести он не мог. Собрав в себе жалкие остатки сил, он лишь
повернулся, чтобы сесть на снегу.
– Что ж, надо уходить.
– Ага. Давайте вон туда. Как и шли, - оживился Пивоваров.
– Ей-богу, тут где-то деревня.
– Деревня?
– Ну. В какую-нибудь деревню надо. Без немцев чтоб.
Пожалуй, Пивоваров прав, подумал Ивановский. Теперь им остается только забиться в какую-нибудь
деревню, к своим людям, больше деваться некуда. Он просто не сразу сообразил, как круто это его
ранение изменило все его планы. Теперь, видно, следовало заботиться единственно о том, чтобы не
попасть к немцам. Базы ему уже не видать...
ГЛАВА ДЕСЯТАЯ
87
Они все шли по колено в снегу, без лыж - бессильно тащились, вцепившись друг в друга, от усталости
едва не падая в снег. Пивоваров выбивался из сил, но не оставлял лейтенанта, правой рукой
поддерживая его, а в левой волоча за ремни автомат и винтовку да на плече свой все время сползавший
вещевой мешок. Ивановскому уже совсем невтерпеж были эти муки, но, сцепив зубы, он вынуждал себя
на последние усилия и шел, шел, только бы подальше уйти от той злосчастной деревни.
Тем временем в ночи повалил снег, вокруг забелело, затуманилось, мутное небо сомкнулось с мутной
землей, затканной мигающе-секущим потоком снежинок. Невозможно было поднять лицо. Но ветер был
слабее, чем вчера, к тому же, казалось, дул в спину, и они слепо брели по полю, временами
останавливаясь, чтобы перевести дыхание. Сплевывая кровь, Ивановский с тоской отмечал, как таяли
его силы, и упрямо шел, надеясь на какое-то пристанище, чтобы не погибнуть здесь, в этом поле.
Погибать он не хотел, пока был жив, готов был бороться хоть всю ночь, сутки, хоть вечность, лишь бы
уцелеть, выжить, вернуться к своим.
Наверно, Пивоваров чувствовал то же, но ничего не говорил лейтенанту, только как мог поддерживал
его, напрягая остатки своих далеко не богатырских сил. В других обстоятельствах лейтенант, наверно,
удивился бы, откуда они еще брались у этого тщедушного, заморенного на вид паренька, но теперь сам
он был слабее его и целиком зависел от его пусть даже небольших возможностей. И он знал, что если
они упадут и не смогут подняться, то дальше будут ползти, потому что какое ни есть - спасение у них
впереди; сзади же их ждала смерть.
В какой-то ложбине с довольно глубоким снегом они нерешительно остановились раз и другой.
Пивоваров, придерживая лейтенанта, пытался рассмотреть что-то впереди, что лейтенант не сразу и
заметил. Потом, присмотревшись сквозь загустевшую в ночи круговерть, он тоже стал различать неясное
темное пятно, размеры которого, как и расстояние до него, определить было невозможно. Это мог быть и
куст рядом, и какая-то постройка вдали, а возможно, и дерево - ель на опушке. Тем не менее это пятно
насторожило обоих, и, подумав, Пивоваров опустил Ивановского на бок.
– Я схожу. Гляну...
Лейтенант не ответил, говорить ему было мучительно трудно, дышал он с хрипом, часто сплевывая
на снег. Рукавом халата вытер мокрые губы, и на белой влажной материи осталось темное пятно крови.
– Вот, наверно, и все...
«Если уж изо рта идет кровь, то, по-видимому, недолго протянешь», - невесело подумал он, лежа на
снегу. Голова его клонилась к земле, и перед глазами плясали огненно-оранжевые сполохи. Но сознание
оставалось ясным, это вынуждало бороться за себя и за этого вот бойца, нынешнего его спасителя.
Спаситель сам едва стоял на ногах, но до сих пор лейтенант не мог ни в чем упрекнуть его - там, в
деревне, и в поле Пивоваров вел себя самым похвальным образом. Теперь, почувствовав преимущество
над командиром, он как-то оживился, стал увереннее в себе, расторопнее, и лейтенант подумал с
уверенностью, что в выборе помощника он не ошибся.
Несколько минут он терпеливо ждал, тоскливо прислушиваясь к странному клокотанию в
простреленной груди. Рядом лежал вещмешок Пивоварова, и лейтенант подумал, что надо, видимо, им
разгрузиться, выбросить часть ноши. Теперь уж большой запас ни к чему, необходимы личное оружие,
патроны, гранаты. Бутылки с КС, по-видимому, были уже без надобности. Но, обессилев, он не смог бы
даже развязать вещмешок и лишь немощно клонился головой к земле. Он не сразу заметил, как из
снежных сумерек бесшумно появилась белая тень Пивоварова, который обрадованно заговорил на ходу:
– Товарищ лейтенант, банька! Банька там, понимаете, и никого нет.
Банька - это хорошо, подумал Ивановский и молча, с усилием стал подниматься на ноги. Пивоваров,