Повести
Шрифт:
IV
А с самолетом случилось вот что…
Пытаясь обойти грозовую тучу, летчик сбился с курса. Кончалось горючее. Надо было садиться, но ему долго не попадалось подходящей прогалины или поляны. Наконец сквозь дождевую завесу Жаргал увидел узкий язык земли, свободный от леса. Может быть, это было не совсем то, что нужно, скорее, даже наверняка не то: зеленая полоска далеко вдавалась в болото. Но выбора не было…
Глаза Жаргала сузились в лезвия, ноздри слегка приплюснутого носа побелели.
Самолет коснулся земли, подскочил, накренился, выправился и побежал, переваливаясь с боку на бок, с каждой секундой замедляя бег. Вдруг он споткнулся, клюнул носом и мягко осел. В наступившей тишине по крыльям и фюзеляжу звучно застучал дождь. За стеклами метались под ветром упругие метелки камыша. Жаргал оглянулся. Пассажиры сидели с напряженными лицами, будто ждали еще чего-то. Открыв дверцу, Жаргал выпрыгнул под хлесткие струи дождя, съежился, поднял воротник пиджака. Самолет продавил травянистый слой и распластался на земле подстреленной птицей. Как его теперь выручать отсюда? Едва возникнув, этот вопрос раздробился на десяток других. Где они сели? Далеко ли селенье? Удастся ли сразу связаться со своими?..
Он вернулся в кабину, закурил.
— Что случилось? — проскрипел за стеной требовательный голос Мартына Семеновича.
До последнего момента Жаргал ничего им не говорил; уже разворачиваясь над болотом, велел приготовиться к посадке.
— Нет горючего, — коротко ответил Жаргал, замолчал, будто этим все исчерпывалось.
Почти в один голос они засыпали его теми вопросами, которые он только что задавал себе.
— Ничего страшного, не беспокойтесь, — уверенно, слишком уж уверенно сказал он.
Ему самому хотелось убедиться, что так оно и есть, хотя он точно знал: положение незавидное. К зимовью он вылетел без радио. В рации перегорела лампа, а запасной не оказалось…
На землю надвигалась ненастная ночь. Жаргал включил свет, и тьма сразу стала черной и плотной.
— Поужинаем? — Он достал из своего саквояжа хлеб, масло, конфеты в розовых бумажках. Проделал это неторопливо, спокойно, так, будто и в самом деле ничего особенного не случилось; пробовал шутить, но на шутку никто не отозвался.
Утром дождь перестал. Тучи рассеялись. В синеве неба, густой и чистой, проплывали розовые хлопья облаков. Мокрая трава, ветви кустарников искрились всеми цветами радуги. Над обширным болотом висели клочья рыхлого тумана; со свистом стригли воздух быстрокрылые чирки; в камышах перекликались кряквы. На северо-западе за вершинами деревьев в небо врезались зазубрины хребта. Острые грани гольцов стремительно падали вниз, исчезали в зелени леса. Жаргал сидел на корточках у крыла самолета, наносил на лист бумаги колонки цифр. На скуластом, бронзовеющем под лучами солнца лице была хмурая задумчивость. Скорость самолета, скорость ветра; время полета — из всего этого получалось, что до ближайшего селения самое малое сто — сто пятьдесят километров. Пересчитав несколько раз, он смял бумагу, поднялся.
— Давайте выбираться на солнце.
Лешка высунулся из самолета, зажмурился от яркого света, протер кулаком заспанные глаза.
— Утки летают, да? Антон, утки летают. Пойдем постреляем?..
— Пострелять, конечно, можно бы, но сейчас не до этого…
Жаргал помог им вынести Мартына Семеновича. Его посадили на бугорке, под кустом тальника. Он осмотрелся, протянул руку к гольцам, спросил у Жаргала:
— Знаешь, что это такое? По-моему, Аретиканские горы. Наверно, они. Понимаешь, куда упорол?
— Понимаю, — виновато сказал Жаргал. — Давайте советоваться…
Он рассказал о результатах своих расчетов.
— Так и должно быть, если это Аретиканские горы, — подтвердил Мартын Семенович.
Он кряхтел и морщился — от боли в ноге или оттого, что влип в эту историю. На Жаргала он ни разу не взглянул. Зато Антон не спускал с летчика неприязненного взгляда, удивленно хмыкал, осуждающе качал головой.
— Вот это ловко! Вот ловко дак ловко!
Один Лешка, видимо, еще не осознал всего, что произошло. Он протирал и собирал Антонову двустволку и вряд ли прислушивался к разговору.
— Несите сюда все съестное, — угрюмо приказал Мартын Семенович.
Продуктов оказалось немного: полторы булки, граммов двести масла, кусок колбасы и банка омуля в томате, — хорошо поесть один раз.
— Пропадем с голодухи, — простонал Антон. — Как быть-то, Мартын Семенович?
— Нас будут искать…
— Это еще неизвестно.
— Как — неизвестно? — удивился Жаргал. — Искать будут. Но могут не найти: слишком уж далеко я от маршрута отклонился.
— Успокоил, — буркнул Антон.
Замолчали. Лешка собрал ружье.
— Пойдем, Антон, постреляем.
— Положи ружье! — резко, со злостью сказал Мартын Семенович. — Одни забавы на уме.
Удивленно моргнув глазами, Лешка поставил ружье и повернулся к Антону, ища у него сочувствия. Но Антон, занятый своими мыслями, хмуро пощипывал щетину.
Мартын Семенович провел рукой по спеленатой ноге.
— Если бы не это… Я все равно что колода. Придется мне тут остаться, а вы идите.
— Один останетесь? — усомнился Антон.
— А как же? Найдут, может. Не найдут — вы прилетите.
— Вот беда-то! — горестно вздохнул Антон. — Сколько мучений примете…
— Нет, — Жаргал покачал головой. — Оставаться вам нельзя. Мы понесем вас.
— Как же, интересно? — криво усмехнулся Мартын Семенович и впервые взглянул на Жаргала. Несмотря на кривую усмешку, в его серых глазах промелькнуло что-то похожее на благодарность.
— Понесем вас на носилках.
— Это понятно. Но идти придется неделю, а то и две.
— Не меньше, Мартын Семенович! За это время без кормежки, понимаешь, все окочуримся. Без носилок дай бог добраться.