Повести
Шрифт:
Поужинав, ребята тотчас уснули.
Глубокой ночью Бронька проснулся от холода. Озябшее тело судорожно вздрагивало, зубы отбивали мелкую дробь. Костер лишь еле-еле тлел. Подбросив дров, он посмотрел на дружков. Зэн спал, уткнувшись носом в колени, а Митя прижался к нему головой.
Бронька усмехнулся: «Спят, словно поросята…» Не успел погрузиться в сон, как до его слуха донеслись подозрительные звуки… Кто-то крупный шел по заболоченному берегу озера. Зэн, как старший в группе, держал карабин при себе. Но сейчас ему было не до ружья: возможно, в этот момент он летал над прекрасными садами, бульварами и скверами родного Львова или над широкими просторами милой Украины. Его карабин лежал далеко в стороне, отброшенный Митькиным сапогом.
Схватив ружье, Бронька приоткрыл затвор. Заряжено… Он быстро разбросал поленья и тихо, делая журавлиные стойки, тщательно прислушиваясь, пошел к берегу.
Вот открылась свинцовая гладь озера, освещенная ущербным месяцем. Рядом чернеет огромная колода. Бронька устроился за ней…
Минут через десять он заметил темный силуэт, который чуть-чуть подвигается к нему. Вот ближе и ближе. Бронька еле унял дрожь в руках. Откуда-то из глубины души доносятся, перебивая и опережая один другого, два голоса, первый требует: «Беги к огню», второй, властный, твердый: «Не трусь! Бей его!..»
Стало так тихо, что Бронька слышит биение своего сердца. Только шаги зверя, нарушая обманчивую тишину, время от времени звонко чмокают в жижице таежного калтуса. Видимо, зачуяв что-то, силуэт вдруг застыл на месте. Тишина. Прошло две-три минуты. Силуэт снова двинулся на Броньку, опять послышалось чмоканье…
Ближе, ближе… Вот он, страшный, громадный, поравнялся с ним… «Ночью надо брать прицел пониже…» — вспомнил Бронька наставление Захара Захарыча.
Бронька приложился к прикладу и нажал на спуск… Толчок в плечо, пламя… Присмотрелся — зверь упал, бьется на месте. Передернул затвор. Второй толчок. Пламя… Третий, четвертый, пятый… Почти наугад.
Заряды кончились… В ушах звенит…
Зверь поднялся… упал… Снова поднялся и, пошатываясь из стороны в сторону, пошел к черному ельнику… Скрылся.
— Эй, Бронька! В кого стрелял?
— Ты с ума спятил!..
Бронька молча подошел к костру.
— Кажется, медведя ранил…
— Идемте искать! — предложил Брага.
— Бересты на факел надо драть, — советует Зэн.
— Спать надо. Днем найдем, — сказал Бронька и, подавая винтовку Зэну, добавил:- — Заряди палку-то.
Возбужденные ночным происшествием, парни долго не могут заснуть.
— Слушай, «диду», тебя от огня и палкой не отогнать, а вот Бронька все же напугал зверя, — шутил Митька Брага.
— Да я и не хвалюсь, — спокойно ответил Зэн, — но и у тебя штаны тряслись не меньше моих.
— Штаны-то у меня тряслись от холода, — пытался отговориться Митька.
— Да-да! Холоду тебе нагнал мишка! — смеется Зэн.
Броньке вдруг стало так хорошо, так весело в компании этих славных парней, которые безобидно подшучивали друг над другом. Неожиданно для себя самого он громко расхохотался, соскочил с места и стал тормошить то Зэна, то Митю.
— Стой-стой, медведина!
— Задавишь, зверюга!
Смеясь, отбивались друзья. Надурачившись, парни поговорили про раненого медведя и незаметно уснули.
Проснулись на восходе солнца и сразу пошли искать подранка. У колоды, из-за которой стрелял Бронька, приникла к земле жесткая трава. Там и сям валялись пустые гильзы. Отсюда он повел дружков к месту, где бился раненый зверь. Расстояние не больше тридцати метров. Здесь, у самой воды, звериная тропа змеится меж сплошных кочек, на которых растет клюква, жесткая осока, троелистник и кое-где жидкий кустарник. На том месте, где зверь был настигнут пулей, чернеет истерзанная, облитая кровью земля. Здесь бился косолапый хищник.
— Броня, возьми ружье.
— Давай.
След ведет в густой ельник. Помятая трава, кровь на ветках, листьях и стволах деревьев. Путь заметен даже и не следопыту.
— Далеко не ушел, где-то здесь лежит, — прошептал Бронька Зэну.
— Добре-добре! — улыбается «диду».
Вдруг зоркие глаза Броньки различили что-то черное в кустах красного ерника. Взмахом руки он предупредил товарищей, чтоб не шумели. По-охотничьи, кошачьими движениями сделал несколько шагов в сторону и увидел огромную тушу медведя, лежавшего за тонкой колодой.
— Вон там! — Бронька показал на колоду.
— Стреляй! — ответил Зэн.
— Наверняка околел, — уверенно сказал Брага. — Столько крови потерял.
Бронька прицелился и выстрелил. Зверь не подал никаких признаков жизни.
— Чудаки, ребята, он уж давно сушит лапти! — смеется Брага.
— Теперь дело ясное. А пулю в таких случаях не надо жалеть. Так учил меня Захар Захарыч, он-то уж знает… Перебил косолапых немало на своем веку.
— Наверно, трусит перед мишкой, вот и палит по дохлому… — говорит Митя.
— Ха! Вот таких, как ты, сосунков, они и ловят на удочку. Лежит такая вроде дохлятина, не дышит, а как подошел к нему, сгребет под себя и начнет обрабатывать… Много у нас таких случаев было.
— Бронислав знает, — убедительно тряхнул белокурыми кудрями Зэн. — Не то что мы с тобой.
Освежевав зверя, геологи изжарили на рожнях шашлык из почек, печени и сердца.
— Знаешь что, Зэн, я тебе дарю шкуру…
— А мне, Броня, подари голову! Буду носить ее вместо своей дурной башки. Может, сойду за небольшого начальника и кое-кого припугну? — смеется Брага.
— Бери, бери! — добродушно засмеялся Бронька, а потом уже спросил: — А как же с мясом-то быть?
— Каюры за один рейс вывезут всего медведя.
— А еще бы лучше на вертолете.
Итак, маршрут за маршрутом по Левой Маме, по ее бесчисленным большим и малым притокам. Люди загорели, похудели, многие отпустили бороды, отрастили длинные волосы.
Бронька возмужал: взгляд больших серых глаз стал еще тверже, сосредоточеннее, лицо — еще смуглее, парень раздался в плечах.