Повести
Шрифт:
На рабочем столе Елены Емельяновны Семен взял ученическую тетрадь, вырвал лист и стал писать заявление прокурору района. Заглавные буквы получались с огромными завитушками, слог витиеватый. В конце заявления он просил прокурора срочно произвести переследствие и через верховный суд республики освободить из-под стражи безвинного страдальца Петра Сидоровича Стрельцова.
Колхозной сетевязалкой заведует хромой Роман Налетов. Шестнадцатилетним пареньком он с отцом бармашил в Больших Черемшанах. Неведомо откуда леший приблудил в эту глухомань бродячий отряд каппелевцев. Отец без лишних слов отдал им всю рыбу. «Жрите, собаки, может, подавитесь», — буркнул он, вползая в землянку. Но белым нужен был транспорт. Они вызвали отца из землянки и приказали запрячь лошадь и следовать за ними. Отец наотрез отказался. Долго и дико хохотал офицер.
— Ох, мужик, рассмешил! Спасибо, а то в эту проклятую стужу можно разучиться смеяться. Эй, Ванька! — офицер подмигнул чубастому детине.
Больше не видел Роман отца.
Долго мытарился парень в отряде белых, пока в суматохе одного боя не оказался среди партизан.
У партизан тоже было не сладко — непрерывные бои, холод и голод. Только разница была в том, что белые не доверяли ему оружие и держали в обозе, а партизаны дали ему заржавленную, с расколотым прикладом винтовку и три обоймы патронов. Винтовку Роман вычистил, пристрелял — оказалась доброй. И Роман стал бойцом партизанского отряда знаменитого дедушки Мороза.
В кровопролитном бою на Яблоновом хребте Романа ранило в ногу. Сначала он попал в Верхнеудинск, а оттуда его перевезли в Иркутск. Здесь, к великой радости, он встретил своего земляка Сидора Стрельцова, который тоже залечивал свои раны. Сидора выписали из госпиталя раньше, но он не покинул Романа и в ожидании полного его выздоровления «зашибал деньгу», готовил на дорогу продукты и сушил сухари. Наконец и Налетову сказали долгожданное слово «домой».
В ту пору стояла суровая зима. Подлеморье встретило двух поморов безлюдьем и злыми ветрами. У Романа снова разболелась нога, и Сидору пришлось делать нарты и тащить товарища через бесконечные торосы и сугробы. Обмороженные, едва живые, добрались они наконец до родного Аминдакана.
После смерти Сидора Роман не оставлял без внимания семью друга. Помогал Наталье заготовить дров, сена. А во время весенне-летней путины брал Петьку с собой на рыбалку.
Вот и сейчас, когда семью друга постигло новое горе — посадили Петра в тюрьму, Налетов первым приковылял к Наталье.
— Чем помочь-то, соседка?
Украдкой проскользнули по щеке две вдовьи слезинки.
— Спасибо, Роман Тихоныч, я-то обойдусь… Возьми в сетевязалку Веру, все же в тепле будет робить…
— Э, паря, о чем разговор, возьму девку.
Смекалистая и старательная, Вера скоро стала незаменимой помощницей Романа Налетова. Самостоятельно получала на складе рыбзавода дель, нитки, мот, веревки и другие материалы, необходимые рыболовецкой артели. Все это она так умело и экономно расходовала, что старик не мог нарадоваться.
Теперь Роман Тихонович забросил свою замусленную тетрадь, в которой длинными рядами стояли прямые и косые крестики, кружочки, ромбики разных размеров и замысловатые завитушки, значение которых понимал только он один. По ним он вел учет всего подотчетного инвентаря и имущества.
Вера сидела за починкой омулевой сети. Сеть попала под осенний ураганный ветер, и так ей, бедняжке, досталось, что «дыра на дыре и дыру догоняет», как любят выражаться рыбаки. Вот Вера обрезала очередное «окно», привязала нитку к верхней пяте и начала починку. Правая рука с камышовой иглой двигалась быстро, четко, как челнок в швейной машинке. Вера не слышала, как смеялись и перемывали косточки кому ни попало бойкие починщицы. Ее мысли были далеко, там, где ее Петр.
— Здравствуй, Вера! — кто-то тронул ее за плечо. Она медленно оторвалась от своих невеселых дум и оглянулась.
— А-а, Алексей Алганаич! Здрасте! — улыбнулась Вера.
Председатель взглянул на сеть и покачал головой:
— Здорово уделали! Вера мотнула головой.
— Вся ставежка бригады Хандуева — одно рванье. Помните, они осенью под какой шторм угодили.
— Бывает… на то и рыбалка, чтоб сети рвать. Вот только вы не так делаете, не по порядку. Сначала надо бы вычинить хариусовые сети, а потом уж омулевые.
— Мы так и сделали, Алексей Алганаич.
— А где сети?
— Уже на склад сдали.
— Ну и молодчина! Ты и без Романа Тихоныча хорошо справляешься… Давненько просится старик на рыбалку, говорит, грамотенки нет, а подотчет большой. Оно и верно… придется просьбу удовлетворить, а тебя поставим заведующей.
— Будет вам! — Вера испуганно замахала руками.
Батыев весело расхохотался.
— А я к тебе с хорошими вестями. Вот был у прокурора, и он мне показал заявление одного гражданина, который вполне может доказать клевету Якова Лисина. У этого гражданина имеется медвежья шкура, купленная у Лисина. Шкура эта снята с того злополучного медведя, которого убил Петр, спасая Егора Лисина. Сегодня приедет прокурор Будашарнаев. Назначено переследствие. Теперь имеется вещественное доказательство.
— А вдруг Лисин откажется!.. Вот если бы при свидетеле он продал…
— Свидетельница есть…
— Кто?
— Елена Емельяновна. При ней Лисин продал и пьяный проболтался, что он не стрелял… Да и в шкуре-то всего три дырочки… одна пуля прошла навылет, а вторая застряла где-то в туше зверя. Ну, жди скорой встречи с мужем, — сказал на прощание председатель.
Вне себя от радости вбежала Вера домой.
— Во, кумуха-черемуха, добры вести получила?!
Вера мотнула головой, припала к необъятной груди бабушки и заплакала, как в далеком детстве, — легко, свободно и безбольно. Вместе со слезами медленно покидала душу ржавая накипь тоски и печали.
Якова Лисина вызвали в контору колхоза по повестке, написанной неразборчивым почерком.
— А кому это он понадобился? — сердито спросила жена Якова у посыльной.
— В суд вызывают, — крикнула та, захлопывая дверь.
— Опять рыбу на эту горесть сменял?
— Замолчи ты! — огрызнулся Яков, надевая полушубок.
В феврале в Подлеморье нередко термометр показывает ниже сорока градусов, но и такой мороз не в силах удержать молодежь в избах. Вот и сейчас недалеко от ворот Лисина стоит огромная черная копна. Поравнялся с ней, а это, укрывшись дохой, любезничают молодые, слышится тонкий девичий голосок. А недалеко от клуба навстречу шли человек шесть молодежи и громко пели веселые частушки. Один из парней, осветив Якова спичкой, узнал его и сообщил остальным, те рассмеялись и запели: «Никто, никто не знает, на чьи деньги Лисин пьет».