Поветрие
Шрифт:
– Что же теперь делать? – растерянно спросил Максим, когда вновь обрел способность говорить и оглядел следы побоища вокруг.
– Известно, что, – ответил Фрязин, шумно сморкнувшись. – Спалить это место надо. А то, чего доброго, восстанут они снова или заразится кто. Оно, конечно, они здесь все уже порубленные, но береженого, известно, и бог бережет. Да и вообще, порченую обитель так оставлять нельзя. Люди говорят, в опоганенных монастырях всякая нечисть заводится, может, даже похуже этой. Только сперва… заведи-ка сюда телегу, отец Варлаам…
Поп сделал, что сказано, и они с Фрязиным,
– Вы чего, это же монастырское добро, – сказал Максим глядя на то, как отец Варлаам деловито выгребает остатки сотов из разоренного и разломанного пчельника. – Грех большой его брать.
– Это теперь ничье добро, – спокойно ответил Фрязин, разглядывая вынесенную из игуменовой кельи узорную кипарисовую шкатулку, в которой позвякивало серебро. – Мы сегодня не возьмем – завтра другие возьмут. Эх, жаль, коров эти твари всех перерезали, нам бы, ох, как пригодились коровки. И лошади – на лошадей прям смотреть больно.
– Что и говорить! – подтвердил отец Варлаам, обсасывая запачканные в меду нечистые пальцы. – Лошадь – первая статья в хозяйстве.
С этими словами он потрепал по гриве запряженную в телегу саврасую клячу.
– Ну, все, – сказал Фрязин, проверив, хорошо ли уложено добро на возу, – сейчас запалим тут все и – с богом!
– Стойте! – у Максима вдруг внутри все похолодело. Он вспомнил, что оставил в келье «Смерть Артурову».
Бросился туда бегом, открыл сундук, положил книгу в кожаную сумочку, найденную в келье отца-игумена. Подумал секунду, не взять ли другие книги, божественные. В итоге решил забрать. Не уверен он был, что еще хоть раз в жизни откроет Псалтырь, но жечь Божескую мудрость – последнее дело. Кое-как вынес всю стопку, водрузил на воз. Туда же положил образ со стены. Другие образа он в кельях и в церкви поснимали и положил за монастырскими воротами. Ему не увезти – так пусть хоть не сгорят, может, подберет кто. Стеша, наблюдавшая за ним, подошла к стопке, вынула небольшую ладанку, спрятала в карман.
– Ну, теперь запаливай, отец Варлаам, кутья наша всю святость из обители вынес.
Поп-стрелец, словно только того и ждал, зашел в одну из келий, снял за стены лампаду, перекрестился, запалил солому, заблаговременно сложенную возле частокола, и через считанные минуты вся обитель уже жарко пылала, чадя черным дымом. Пылала и церковь со сложенными в ней телами монахов, почерневшими и страшными.
Максим смотрел на огненное зарево, раскрыв рот и беззвучно шепча молитву.
– Ну что, кутья? – усмехнулся Фрязин, хлопнув его по плечу. – Доведем тебя, так и быть, до Ржева, а там, глядишь, прокормишься Христа ради. Авось, прибьешься еще к какой обители.
– Да какая я тебе кутья?! – вскричал вдруг Максим неожиданно для себя самого. Он весь дрожал, сжав кулаки. Все ужасы этого долгого дня словно сорвали какую-то цепь у него внутри. – Я Максим Заболотский, потомок князей на Смоленске, Рюриковой крови! Мой отец либерею государеву ведал, с посольством к королеве
– То-то ты, братец, в заштатной обители, в глухом лесу полбу щами закусывал, – усмехнулся отец Варлаам. – Сразу видать княжьего сы…
– Погоди, Варлаам, – оборвал его Фрязин. – Как ты сказал, Заболотский?
– Да, Заболотский. – ответил Максим твердо. – Романа Заболотского сын.
– Слушай, Варлаам, а может, возьмем с собой княжича? – сказал Фрязин с неожиданной мягкостью. – Бегает он, гляди, неплохо, пищальному бою ты его обучишь, а на бердышах биться – это Мина поучит его. Авось, выйдет из него толк. Как считаешь?
– Ты знаешь, я завсегда не против, чтоб нового человека к себе взять, – ответил Варлаам, забираясь на телегу и покряхтывая. – Это ты вечно нудишь, что много лишних ртов у нас в обители. А мне каждый лишний человек только в радость, потому что для Бога – никто не лишний.
– Ну, значит, решено, пойдешь с нами, князь. Если, конечно, твоя княжеская милость, против сего не возражает.
Максим снова сжал кулаки. Очень ему хотелось послать эту компанию разбойников и святотатцев куда подальше. Да только куда он тогда пойдет? В самом деле, в другую обитель попросится? И там снова будет зевать на литургии и по ночам украдкой читать «Смерть Артурову»? Вместо того, чтобы самому стать рыцарем из этой книги?
Оно, конечно, эти разбойники очень мало похожи на рыцарей Круглого стола, а то, как они резво обнесли монастырь, не сильно смахивает на благородный подвиг. Но с другой стороны: они, все-таки, сюда пришли сражаться с чудовищами и многих повергли. А что не спасли никакого – так это не их вина, что спасать было некого. Кроме Сороки, конечно, но тут уж Бог Фрязину судья – может быть, и в самом деле, нельзя было Сороку спасти.
Да и в конце концов, тут ведь не королевство Английское. Может быть, только такие рыцари на Руси и возможны, которые по лесам прячутся и тащат все, что плохо лежит?
– Пойду, – буркнул он, встав рядом с засмотревшейся на пожарище Стешей. – А куда? Вы вообще-то что за люди?
– Мы люди известно какие, – ответил с усмешкой Варлаам. – Твой-то игумен знал, к кому тебя посылать. Мы – упокойщики. Те, кто с поветрием смертным борется, с мертвецами беспокойными.
– Почему ж вы в лесу живете? – спросил Максим. – Дело-то хорошее, богоугодное.
– Богу, может, и угодное, – Варлаам снова усмехнулся. – Да неугодное тем, кто пониже да поближе. Поветрие, вишь ты, еще восемь лет назад полностью побеждено, а на самом деле, никогда его и не было.
– Как-так, не было? – спросил Максим, глядя на Варлаама и не зная, шутка ли это и надо ли смеяться.
– А вот так! – ответил Варлаам. – Видать, совсем ты, отрок, в монастыре своем жизни не знаешь, коли такие вопросы задаешь. Десяток лет назад бушевало поветрие так, что целые волости порой от него вымирали, превращаясь в упырей, а царь против него отряжал воевод со стрельцами. Когда же пошло оно на убыль, царь издал указ, в котором говорилось, что никакого поветрия вовсе не было, а кто станет о нем лживые слухи распространять, того надлежит повесить безо всякой пощады. И изо всех книг его надлежит вымарать, и из летописей, и из указов.