Повседневная жизнь царских дипломатов в XIX веке

Григорьев Борис Николаевич

Не менее сложными у неё были отношения и с русскими посланниками. Ольга Константиновна считала русские миссии филиалом своего двора и ещё более бесцеремонным образом, нежели в дела флота, вторгалась в прерогативы русских дипломатов, диктуя им свою волю. Недаром посол в Афинах барон Р. Р. Розен называл русскую миссию в Афинах «придворной конторой» королевы Греции. Греческий и петербургский дворы были связаны многочисленными браками: кроме королевы Ольги, в Афинах появились великая княгиня Елена Владимировна, вышедшая замуж за королевича Николая, а греческая принцесса Мария вышла замуж за великого князя Георгия Михайловича. Оба двора вели между собой оживлённую переписку — чаще всего через головы своих дипломатов, так что фактически между Афинами и Петербургом велась двойная дипломатия, причём официальная дипломатия, естественно, во всём должна была уступать придворной.

Желая сделать добро своим подданным, королева выступила с инициативой

перевести на современный греческий язык евангелические тексты Нового Завета. Она не осознавала, что вторглась в весьма чувствительную сферу: Евангелия от Матфея, Марка, Луки и Иоанна, написанные на древнегреческом, считались национальными святынями, и греки полагали себя хранителями подлинных евангелических текстов. Хотя, конечно, большинство их совершенно не понимало, что там было написано. Тем не менее в стране вспыхнули волнения, инициативу королевы посчитали панславистским выпадом, зачинщиком выступлений против перевода Евангелия стал местный университет, был поднят на ноги афинский гарнизон, на улицах началась стрельба, появились многочисленные жертвы. Положение спас король Георг I: он отправил в отставку всё правительство вместе с митрополитом Прокопием, известным русофилом. Через три дня после этого волнения в Афинах прекратились.

Видимое равновесие русско-франко-английского патроната над Грецией было нарушено браком королевича Константина (1868–1923) с принцессой Софией, сестрой Вильгельма II. Теперь в греческие дела вмешалась и Германия, что создало позже дополнительные проблемы в урегулировании последствий Балканских войн 1912–1913 годов. В выборе имени наследника греческого престола сказались панэллинистские мечты о Константинополе, созвучные с теми, которые испытывали определённые круги в России. В этом смысле маленькая Греция становилась соперницей России и помехой на пути претворения её амбициозных планов. Королева Ольга оставалась чисто русским человеком и не одобряла этих «бесплодных мечтаний греков». Однажды, когда она на пути в Россию на своей яхте «Амфитрита» проплывала в виду Константинополя, один из её придворных спросил:

— Когда же, наконец, греческий флаг [95] будет развеваться над бывшим Византийским собором?

— Пота, — ответила она сердито, то есть «никогда». И хотя Греция проиграла войну Турции за Крит, в качестве губернатора на остров вскоре выехал королевич Георгий, сын наследного принца Константина — тот самый беспутный повеса, что сопровождал цесаревича Николая в его поездке в Японию и спас будущего императора России от рокового удара самурайской сабли. Только что Англия помогла выиграть туркам войну с греками, а теперь она помогла грекам управлять Критом. Конечно, греков в этом вопросе сильно поддержал и Николай II, благоволивший к принцу Георгу.

95

Греки украшают свои церкви национальными флагами.

Англо-русскому согласию в Афинах во многом способствовал тот факт, что посол Великобритании сэр Эдвин Эджертон был женат на вдове секретаря русской миссии Каткова, сына известного публициста М. Н. Каткова (1818–1887). Как пишет Ю. Я. Соловьёв, Эджертон очень любил своих пасынков, и русские дипломаты могли наблюдать на афинских улицах умилительную сцену: внуки гневного обличителя английской политики Каткова мирно гуляли с любвеобильным отчимом. Брак английского посла со вдовой русского дипломата создавал для английской дипломатии благоприятные возможности: с одной стороны, Эджертон пользовался расположением принца Георга, ярого англомана, в то время как леди Эджертон располагала полным доверием королевы Ольги.

Русская жена была и у турецкого посланника Рифаат-бея. Мария Николаевна Рифаат, умная и деятельная женщина, во всём помогавшая мужу, была дочерью русского генерала фон Ризенкампфа, разжалованного в солдаты за столкновение со своим корпусным командиром Свистуновым. Помилованный потом Ризенкампф жил у дочери в Афинах, но на глаза никому не показывался. После всех потрясений он впал в детство.

Русские жёны были и у итальянского посланника герцога Аварна, и у болгарского дипломатического агента Цокова.

Хуже обстояло дело с русским послом М. К. Ону, о котором Александр III сделал ироничное замечание на полях его донесения: «А ну его!» и женой которого была приёмная дочь швейцарца Г. В. Жомини, сподвижника князя А. М. Горчакова. Личность этого русского посланника в Афинах в своём роде замечательна. Он начал свою карьеру мальчиком для поручений при канцелярии русского главнокомандующего во время подавления Венгерской революции 1849 года. На него обратили внимание, отдали в гимназию, а потом в Лазаревский восточный институт, откуда он вышел знатоком турецкого, греческого и арабского языков. Начав дипломатическую службу студентом посольства в Константинополе,

он к подписанию Сан-Стефанского мира числился в русской делегации первым драгоманом. Потом его сделали советником русского посольства в Константинополе, а уже оттуда М. К. Ону выехал в Афины в качестве русского посланника. В 1890 году он был прикомандирован к цесаревичу Николаю Александровичу для сопровождения его в Японию. Это была весьма неприятная для старого дипломата миссия, в ходе которой ему пришлось столкнуться с непочтительным, а иногда и хамским отношением к себе как со стороны русского наследника Николая, так и греческого принца Георга. Великовозрастные «мальчики» стали позволять себе неприличные выходки по отношению к старику и совсем перестали слушать его советов. В Александрии принцы отправились по злачным местам, в Красном море принц Георг бросил в дипломата грязную тряпку. К счастью для Ону великий князь Георгий Александрович разбил себе ногу и посланник вернулся вместе с ним в Европу.

В Афинах Ону был дуайеном, то есть посланником, дольше всех проработавшим в греческой столице. Как отмечает Соловьёв, наблюдавший с Ону несколько лет в Афинах, посол не обладал нужной самоуверенностью в обращении с европейскими коллегами, но зато полностью компенсировал этот недостаток в контактах с турками. В своей дипломатической работе Ону применял типичные восточные приёмы, причём с изворотливостью и тонкостью, которой мог бы позавидовать даже самый настоящий левантинец. Если он терялся на больших приёмах, то зато блистал в разговоре с одним-двумя собеседниками, делая иногда замечания, поражающие своей глубиной и точностью мысли. Не менее талантлив он был в своих отчётах: в одной телеграмме он мог изложить суть и предусмотреть исход важного международного события.

Когда Греция начала военные действия против Турции из-за Крита, то в Европе всполошились: а вдруг война перекинется на другие части материка! М. К. Ону протелеграфировал в Петербург: «Двух недель войны будет достаточно, чтобы успокоить воинственных греков». Так оно и случилось. Когда все уверяли, что англичане в два счёта справятся с бурами, Ону сказал своему голландскому коллеге: «Через три года англичане будут утомлены».

Когда в 1901 году Ону умер, посланником назначили барона Романа Романовича Розена. Барон не был доволен своим переводом из Токио, где должен был уступить своё место А. П. Извольскому, в «придворную контору» королевы Ольги, и греческий двор ответил ему неприязнью. Всё кончилось для барона весьма печально [96] . В отличие от мягкого и покладистого Ону, он попытался настаивать на самостоятельности своей миссии, чем вызвал большое недовольство королевы Ольги и её супруга короля Георга. Дело кончилось скандалом. «Погорел» Розен на коринке — мелком изюме, являвшемся основной статьёй греческого экспорта в Россию.

96

В Токио Р. Р. Розен выступил в неблагодарной роли Кассандры и всеми способами пытался отговорить Петербург от дальневосточной авантюры, но верх взяли прохиндеи типа А. М. Безобразова и А. М. Абазы. Голос дипломата не был услышан, и накануне войны, в 1904 году, он был отозван со своего поста и назначен посланником в Вашингтон, где через год помогал С. Ю. Витте вести мирные переговоры с японцами. Аналогичную роль и с тем же «успехом» Розену пришлось играть накануне Первой мировой войны. Уже в разгар военных действий он призывал Сазонова, а потом и Керенского заключить с немцами мир, за что ему потом в эмиграции союзные державы отказывали в визе. Ему с трудом удалось въехать в США, где в 1922 году он трагически погиб, попав под автобус в Нью-Йорке.

Коринка облагалась высокой пошлиной, и королева Ольга усиленно хлопотала об отмене таковой, пытаясь найти ходы к тогдашнему министру финансов С. Ю. Витте. В результате пошлину не отменили, а лишь снизили, но в знак особого расположения к грекам Петербург распорядился все деньги, получаемые от пошлины на коринку, возвращать обратно королеве Ольге на её благотворительные дела. На эти деньги, в частности, был построен госпиталь в Пирее для русских моряков. На открытие госпиталя барон Розен получил приглашение от гофмаршальской части. Он стоял с женой у входа и встречал королеву Ольгу, которая прибыла к госпиталю по воде, на русской военной шлюпке в сопровождении своей лучшей подруги леди Эджертон, русского адмирала и нескольких русских дам и офицеров. Барон нашёл, что его достоинство дипломатического представителя России было грубо нарушено, и написал графу Ламздорфу прошение о переводе его из Афин. Он перепоручил миссию временному поверенному и уехал из греческой столицы. Николай II и Ламздорф этот шаг не одобрили, император попросил графа успокоить барона, но Розен проявил упрямство и в Афины возвращаться не пожелал. В это время посла в Японии А. П. Извольского перевели в Копенгаген, и Розен вернулся на своё прежнее место в Токио.