Повседневная жизнь царских дипломатов в XIX веке
Шрифт:
Вслед за Десино в Пекин прибыл «настоящий полковник» гвардейского гусарского полка Воронов с двумя бравыми гусарскими офицерами. Они были прикомандированы в качестве инструкторов в один из китайских армейских корпусов, чтобы преобразовать его на европейский лад. Из этой затеи, пишет Соловьёв, ничего не вышло, но Воронов сильно не огорчался и нашёл утеху в выгодном браке с дочерью богатого тяньцзиньского купца А. Д. Старцева [92] .
Кроме военных, среди людей, «покушавшихся на Китай с негодными средствами», был и известный бурят Жамсаран, он же П. А. Бадмаев, авантюрист, выдававший себя за специалиста по тибетской медицине, пользовавшийся в дворцовых кругах большой популярностью и ставший автором многочисленных проектов по проникновению в Китай и Монголию. Он прибыл в Китай с большой помпой и таинственными полномочиями, окружённый стражей, состоявшей из одних монголов, облачённых в красные кафтаны. Бадмаев вещал об известных ему кладах и сокровищах китайских императоров, зарытых якобы под стенами Пекина, но больше внимания уделял реальным проектам типа установления постоянного сообщения между Кяхтой и Пекином с помощью русских почтовых троек. Он исчез из Пекина так же внезапно, как и появился.
92
Алексей Дмитриевич Старцев — сын декабриста Н. А. Бестужева от его гражданского брака. Он воспитывался в семье купца Д. Д. Старцева и впоследствии стал крупнейшим сибирским промышленником и купцом. А. Д. Старцева и его дом описывает В. В. Крестовский, побывавший в Чифу в сентябре 1880 года. Дом Старцева стоял тогда на вершине скалистого северо-восточного берега, откуда открывался вид на юго-восточную часть города и на горы. Строительство дома, пишет писатель, обошлась Старцеву в 6500 долларов. Англичане, в частности английский консул, чинили ему всяческие препятствия в покупке участка для дома, дело дошло до суда, который и решил дело в пользу русского купца. «С тех пор англичане только скалят на него со злости зубы, но молчат и, наконец, успокаиваются, видя, что до сих пор никто из русских ещё не последовал его примеру», — отмечает писатель. Старцев со своим семейством приезжал в Чифу только на лето, а остальное время он жил в Ханькоу и Тяньцзине.
Самым сановным и важным «знатоком» Китая был, конечно, князь Э. Э. Ухтомский, редактор «Санкт-Петербургских новостей» и член правления Русско-Китайского банка, сопровождавший в своё время Николая И в поездке в Японию. Он появился в Китае летом 1897 года с ответным визитом к Ли Хун-чжану
Командировка Ухтомского была организована министром финансов С. Ю. Витте, помимо Министерства иностранных дел, так что русская миссия никаких инструкций о цели его визита от министра Муравьёва не получила. Для встречи князя, прибывшего на пароходе Добровольного флота в Тяньцзинь, были командированы Соловьёв и полковник Вогак. Китайцы оказывали князю всяческие почести и демонстрировали знаки высшего внимания. Несмотря на страшную жару, пыль и духоту и вопреки уговорам Вогака и Соловьева, Ухтомский пожелал путешествовать в Пекин в полной парадной форме. Его примеру последовал и член свиты кавалергардский поручик князь Александр Волконский, который получил специальное разрешение появиться в китайской столице в своей кирасе [93] . Блестящая кираса поручика произвела на китайцев совершенно противоположный эффект: китайская толпа при виде сверкавших на солнце лат и обливавшегося потом поручика откровенно улюлюкала и смеялась.
93
По уставу кирасу можно было носить лишь в конном строю.
Ухтомского в сопровождении всей русской миссии принял сам богдыхан, и князь, в нарушение китайского протокола, поднялся по ступенькам трона и собственноручно вручил правителю знаки екатерининского ордена для вдовствующей императрицы. Подарки богдыхану и его придворным раздавались на следующий день. Из-за вопиющей неосведомлённости членов миссии Ухтомского об обстановке в Китае произошли многочисленные накладки. Так, для начальника китайской таможни, англичанина сэра Роберта Харта, в качестве подарка было заготовлено… пять кусков красного сукна! На обеде, устроенном богдыханом в честь Ухтомского, князь произнёс, как он полагал, настоящую восточную речь, закончившуюся фразой: «С трепетом поднимаю бокал за здоровье присутствующих сановников». Драгоман Грот, переводивший эту речь, конечно, не стал озвучивать эту «галиматью», потому что с китайской точки зрения она была унизительна для её автора.
Дипкорпус миссию Ухтомского фактически проигнорировал. Сам князь, полагая себя выше всякого иностранного посла в Пекине, не нанёс им ни одного визита. Англичанин Макдональд, получив из Лондона уведомление о том, что Ухтомский послом не является, не обращал на него никакого внимания. Позже в русской миссии узнали, что Ухтомский при отъезде из Петербурга был наделён званием необыкновенного в дипломатическом обиходе «чрезвычайного посланца», что дало повод некоторым злым языкам переделать его в «чрезвычайного зас. нца». Не удалась и сама миссия Ухтомского: китайцы на расширение КВЖД не согласились. Министр иностранных дел Муравьёв торжествовал: Витте, вторгшийся в его «епархию», был посрамлён.
После трёх лет пребывания в стране Ю. Я. Соловьёв запросился домой. Он полагал, что если задержится ещё на некоторое время в Китае, то его в Министерстве иностранных дел сочтут за знатока этой страны, а это грозило ему продлением китайской командировки на неопределённое время, что в его планы не входило. Соловьёву хотелось познакомиться и с другими странами.
Глава седьмая. Русские дипломаты в Афинах
В Греции всё есть.
Афины, тогда самые настоящие задворки Европы, были далеко не главным центром основных противоречий в Европе и средоточием маститых политиков, дипломатов и корифеев, решавших судьбы Европы и мира. Но вместе с тем греческая столица представляла собой точное и зеркальное воспроизведение проблем, входивших в обойму так называемой большой политики.
В Афины русскому дипломату можно было попасть лишь через Италию (на пароме из Бриндизи в Патрас, а далее поездом вдоль Коринфского залива) или Турцию (пароходом Константинополь — Пирей). В конце XIX века бывали дни, когда в греческую столицу почта из Европы не приходила вовсе. Русский дипломат Ю. Я. Соловьёв, назначенный секретарём в русское посольство в Афинах в 1898 году, чуть не заплакал, когда увидел, куда он приехал (а до этого он работал в Китае). Можно было продолжать плакать, и тогда пребывание в Греции превратилось бы в ад, а можно было находить в афинском сидении и положительные стороны, например, вспомнить, что Греция дала миру цивилизацию. Русский дипломат был всё-таки воспитан на почитании греческих классических ценностей, и это сильно скрасило его пребывание в Афинах. Он не только принялся за изучение греческого языка, но активно посещал проводившиеся при нём в Греции археологические раскопки.
Греция переживала в это время тяжёлый период и жестоко платила за так называемую Критскую авантюру 1897 года. На острове Крит, входившем в состав Оттоманской империи, в 1896 году вспыхнуло антитурецкое восстание, и Греция на помощь восставшим послала корабли с добровольцами и вооружением. Амбициозное греческое правительство Критом не ограничилось и отправило своих солдат в Македонию, тогда турецкую провинцию, и началась греко-турецкая война. Многие дипломаты не без оснований считали тогда Грецию ещё одним очагом возникновения общеевропейского пожара. Но на стороне Турции выступили Англия и некоторые другие европейские страны, и через две недели турецкий главнокомандующий Эдхем-паша стоял под Афинами.
По подписанному 4 декабря 1897 года мирному договору Греция должна была выплатить Турции контрибуцию в сумме четырёх миллионов турецких фунтов. Страна оказалась банкротом, и над ней 9 марта 1898 года со стороны Англии, Франции, России, Германии, Австро-Венгрии и Италии была установлена финансовая опека. Фактически страна потеряла суверенитет и превратилась в международный кондоминиум.
Всё в Греции, включая политическую и дипломатическую жизнь, «вертелось» вокруг греческого двора — особенно для русских дипломатов. Король Греции, Георг I (1845–1913), по происхождению датский принц, брат русской императрицы Марии Фёдоровны и английской королевы, посаженный на трон в 1863 году ловкий и циничный правитель, уверенно лавировал между политическими течениями и международными силами и более 40 лет успешно правил двумя с половиной миллионами греков. Уже при возведении на трон он заручился пожизненной пенсией сразу трёх держав-покровительниц — России, Англии и Франции, и каждая из этих стран обязалась выплачивать ему до самой смерти, даже в случае его вынужденного отречения, по 100 тысяч франков в год! Нужно отдать ему справедливость: не будучи греком, но обладая тактом, он легко маневрировал между своими темпераментными подданными и направлял их мегаломанию в нужное русло. Он относился к своему королевству с легкомысленной снисходительностью (или со снисходительным легкомыслием) и каждый год уезжал на отдых во Францию, предаваясь там приятному времяпрепровождению.
На своё положение конституционного монарха он смотрел вполне философски. «Мои обязанности весьма легки, — сказал он как-то в шутку одному из дипломатов. — Обыкновенно первый министр, являясь ко мне с докладом, сообщает, что большинство палаты за него. В таком случае я иду гулять. Случается и так, что министр приходит и говорит мне, что большинство против него. Тогда я ему отвечаю: "Идите гулять"» [94] .
Королевой Греции являлась великая княгиня Ольга Константиновна (1851–1926) — не менее яркая и колоритная личность, чем супруг. Она была дочерью генерал-адмирала и великого князя Константина Николаевича (1827–1892) и продолжала считать себя русской великой княгиней и после замужества. Она была доброй весьма религиозной русской женщиной, а потому бесцеремонно, по-матерински, вмешивалась в жизнь довольно многочисленной русской колонии и русской дипломатической миссии.
94
Король Георг I кончил плохо: в 1913 году, во время 2-й Балканской войны, он стал жертвой покушения в Салониках со стороны болгарского четника.
Особым её вниманием пользовалась русская средиземноморская эскадра, постоянно зимовавшая в Пирее. Она чуть ли не ежедневно появлялась на кораблях и часто устраивала там многочисленные приёмы и обеды. Как дочь бывшего генерал-адмирала, она считала себя вправе давать «ценные указания» адмиралу А. А. Бирюлёву, как командовать флотом, и до чрезвычайности баловала русских матросов. Она, например, приглашала их во дворец на чаепитие, что вызывало неудовольствие короля-супруга и адмирала Бирюлёва, считавшего, что все эти заигрывания серьёзно подрывают дисциплину в эскадре. Нечего и говорить, что исключительное внимание греческой королевы к своим соотечественникам оскорбляло национальное чувство греков и мало способствовало поднятию русского престижа в Греции.