Пояс Ипполиты
Шрифт:
– А где мне воевать?
– спросил Агаэт.
– Ты - царь Синдики. В Синдике и воюй.
– Но у меня, кроме танцовщиц, никого.
– На первое время хватит. Садись в осаду в фанагорийском дворце - там стены из камня. Жди Борака. Я из Акры помогу тебе, если будет нужно. Да ты и один в осаде можешь задержать не одну тысячу.
– Ты любишь Агаэта?
– спросила Годейра.
– Я его жена...
– Так зачем же его оставляешь на съедение волкам?
– Я же сказала - из Акры буду помогать моему мужу. Ты веришь мне, царь Синдики?
– Ты моя богиня...
– Давай дальше, Тиргатао,- торопила Годейра.
– Когда корабли Спартокидов пройдут Акру, мы с Перисадом с двух берегов выйдем в пролив и отсечем их от херсонесцев. А ты, Годейра, налетишь на Пантикапею и сбросишь Сотира.
Никто ничего иного не мог предложить. Когда все разошлись, Агаэт обнял жену, поцеловал:
– Ты у меня умница.
Хотя над Синдикой и Боспором стояла непогода, для Мелеты это были безмятежные дни. О морском налете Спартокидов шли слухи и разговоры, но сторожевые на башнях дворцов не подавали никаких знаков беспокойства. Перисад не слал на Синдику гонцов, не собирал Советов, и скифы успокоились. Агаэт изредка уезжал в степь по делам, у Мелеты было много времени для раздумий и воспоминаний. В пору, когда она была помощницей царицы Тиры, они часто по ночам подолгу беседовали о жизни. Правда, Мелета только сейчас начала понимать смысл этих бесед. Не зря Атосса говорила, что Мелета не амазонка - вся ее жизнь была иной, чем у дочерей Фермоскиры.
Когда стала женой Арама, совсем еще юная и наивная, она очень жалела хуторян селения Тай, которые терпели много лишений от амазонок. Она порой ненавидела себя за то, что принадлежала к амазонской породе. Потом пропала ее мать Лота, ее обвинили в дезертирстве, и от этого много горя досталось юной дочери. Потом Мелета нашла мать, ее судили, она сидела в городской тюрьме. Потом Синдика, страдания простых меотов, дандариев, аксамитов, плен и неудачная любовь. Все это помогло ей стать богиней, защитницей бедных и простых людей. Но вот беседы с Тирой... «Ты, моя девочка,-говорила царица,- знай одно: твой удел - удел женский. Как и мой, впрочем. Он невелик, этот удел, но сложен... Венец женской доли - любовь. Как только ты полюбила - замри. Как только ты нашла мужа по сердцу, либо друга, пусть любовника - замкни руки на его шее и не размыкай. Иначе потеряешь любовь, потеряешь все. Женщина без любви — все равно, что кувшин без вина. Вот я захотела властвовать над Синдикой, это мне внушил идиот Гекатей, я задумала помочь моему народу и потеряла кона Агата, своего сына Агаэта и осталась у золы жизненного костра. Сейчас я тщусь помочь синдам и меотам, но увы, я поняла - им невозможно помочь. Им никогда не избавиться от своих царей, от царей Боспора и прочих грабителей. Никогда в жизни, никогда! И все, кто их зовет к этому, погибнут. И я погибну, и ты, и кто-то другой... Поэтому ищи любовь и если найдешь, повторяю, замри».
И вот Мелета нашла свою любовь. Свой плащ богини, пеплос свободы постелила на брачное ложе. Сейчас она со своим Ага этом на вершине счастья...
Прошло три недели.
День выдался солнечный, хотя и ветреный. У царей в Феодосии опять спор. Старый Спарток настаивал начинать поход на Боспор сегодня. Он говорил, что солнце и ветер на море -приметы к добру. Чего ждать? Корабли под парусами, воины наняты.
– Какие это воины?! — кричал Левкон.- Этот вшивый сброд воины? Их я не поведу на войну.
– Они рвутся грабить,— настаивал Сотир.— И будут воевать, как звери.
– А где твои хваленые херсонеситы?
– спрашивал Спартока Левкон.
– Они вот-вот подойдут и нас догонят.
– Давай - поехали!
– кричал Сотир.- Чего там медлить.
План похода придумал Спарток. Кораблей феодосийцы дали мало - всего десять. Было решено: пять отдать Сотиру, пять - Левкону. С царем пойдет Спарток, с Левконом - Митро.
Первой вышла пятерка царя. Она должна дойти до Тиритаки, укрыться в бухте и ждать подхода херсонеситов. Пятерка Левкона идет следом, заходит в Гермонассу и высаживается на острове. Остров недалеко от Тиритаки (на другой стороне пролива), и в случае неуспеха Левкону поможет царь Сотир. Затем общая высадка в Пантикапее.
Первые корабли, как и следовало ожидать, прошли мимо острова Синдики, к острову Фанагория. Борак со скифами затаился на северном мысе острова, он должен пройти на помощь дворцу только по сигналу Агаэта. Другие же подходили к гавани осторожно. Сначала один, потом другой - три осталось на внешнем рейде. Остров встретил их безлюдием и тишиной. Левкон не решился сразу высаживать людей - обстановка на Фанагории была необычная и подозрительная. К тому же, на кораблях назревал бунт. Когда наемники узнали, что Левкон сначала пойдет на Синдику, возмутились. Их не интересовала стратегия царевича - они жаждали грабежей в богатом, как им сказали при вербовке, Пантикапее. Да и здесь, на Синдике, им не разрешили сойти на берег. Левкон с десятком воинов пошел на разведку.
Он убедился, что ворота дворца-крепости накрепко закрыты, и разослал людей во все улочки городка. Но людям на судне казалось, что Левкон медлит умышленно, а Пантикапей уже разграбили воины царя Сотира. Их жгло нетерпение. И вдруг со стороны боспорского берега показался малюсенький парусник. Скоро он подошел к кораблям, на нем было три гребца и женщина, которая стояла на корме.
– Это корабли царя Синдики Агаэта?
– громко спросила она.
– Ну и что, если Агаэта?
– неопределенно ответили с корабля.
– Так что же вы распустили штаны?! В Пантикапу ворвался царь Сотир, город грабят, вино по улицам льется рекой, насилуют женщин, срывают украшения, тащат все из домов! Скорее на помощь Пантикапею!
Невероятный вой возник на кораблях. Грабеж начали без них! Не успел парусник исчезнуть, как корабли на рейде подняли паруса и ринулись к Пантикапею. Скоро и прибрежные суда подняли якоря и направились вслед за тремя рейдовыми. Когда Левкон увидел,что корабли уходят, он сначала ничего не понял, но когда понял, то испугался. Крича и размахивая руками, побежал к берегу, но его никто не слышал. Берег был пустынен. Даже та лодчонка, на которой пришел с корабля на берег, ушла в пролив. Ее гребцы тоже хотели хоть немного пограбить.
От Акры на середину пролива вышли триеры Мелеты, тут же показались корабли Перисада, шедшие из Горгипа.
Весь флот оказался в ловушке. Мало того - триеры отсекли приход помощи из Херсонеса.
Левкон обхватил голову руками и в отчаянии упал на колючую траву острова.
А царь Сотир действительно высадился в Пантикапее. Он был основательно пьян и торопился скорее войти во дворец. Улицы столицы были пустынны, никто не оказал царю сопротивления.
– Не торопись, пьяная башка, не спеши!
– увещевал его Спарток.- Ты видишь, город пуст. Это неспроста.
– Не трусь, старик. Город пуст, но у дворца наши зададут такого жару, что тебе придется закрывать лысину.
Но дворец Сотира тоже был пуст. Даже слуг он не нашел.
– Царственная пьянь, поднимись на башню, осмотрись!
– кричал на него отец.- Где-то есть войска, клянусь Пормфием!
Задыхаясь и бранясь, Сотир поднялся на башню. И начисто протрезвел. Из-за горы, блистая на солнце лезвиями копий, скакали сотни амазонок Годейры...
Левкон предчувствовал все, поэтому, когда увидел, как в беспорядке поплыли по проливу суда и мелкие суденышки, как на воде замелькали трупы убитых, не удивился. Он понял, что отступить этим судам не удастся, через весь пролив от Акры до Корокондамы заградительной цепочкой растянулись триеры Мелеты и Перисада. Он так же, как и те отступающие, был теперь в ловушке. Небольшая фелюга причалила к острову. Левкон подбежал к судну и крикнул: