Поймай падающую звезду
Шрифт:
Должен признаться, что я сразу воспринял эту теорию, и верю в нее сегодня. Впрочем, у нас есть и другие источники, мы получаем знания не только от людей. Мы обладаем знаниями, полученными не только из книг и телепередач, но переданными нам в туманном и одновременно отчетливом виде из глубины веков, вошедшими в нашу плоть и кровь, знаниями, которые трудно передать словами, но которым мы доверяем так, что никто не в силах заставить нас отказаться от них. Люди вовсе не обязательно должны быть подобны нам в своем физическом облике, разница между нами огромна, но сходство все же очень большое: в поведении, уме, физической выдержке, прожорливости, хищнической и сексуальной потенции…
К таким выводам я пришел после долгого размышления в течение недель, которые предшествовали упомянутым выше октябрьским дням. Новые знания привели меня в полный восторг. Иногда мне казалось, что я даже начинаю любить людей, наших заклятых врагов. Именно потому, что
Люди толпами валили в Скупщину со всех сторон, но прежде туда полетели камни и бутылки с горючей смесью, а до камней и бутылок объявился слезоточивый газ. Горели шторы, двери и окна, мебель в коридорах. Духота стояла смертельная. Рев толпы и грохот шагов становился все громче. Я был сильно удивлен, однако быстро понял, что они протестуют против президента страны, и эта акция была гораздо решительнее той, девятого марта, гораздо сильнее всех протестов, которые случались в последние десятилетия. Когда массы прорвались, внутри уже не было никого из тех, кто работал в здании, не было даже охранников. Они бежали через черный ход. Большинство нашего брата, крыс, уже находились в самых потаенных укрытиях, но кое-кто все же пострадал от дыма и газа, в основном те, у кого было неважно со здоровьем, но кто-то из-за того, что пытался бежать из здания через восточный сквер и далее, мимо Почтамта к Ташмайдану. Кто-то расстался с жизнью от ударов ботинками и деревянными палками, троих убила группка юношей и девушек, устроивших на нас охоту метлами. Такая же метла отправила деда моего деда по матери, Хмурого, на вечную свалку.
Больше всего я опасался за библиотеку. Разумеется, я не смог бы спасти ее, но мои новые открытия заставили даже в такой опасной ситуации не покинуть ее, так что я предпочитал не задумываться о собственной безопасности. К счастью, в библиотеке было не очень дымно. Я решил оставаться в ней, пока хватит сил, и ежечасно сквозь перила галереи, на которой стояли витрины с книгами, осматривал помещение. Я стерег то место в витрине, где находились самые важные для меня книги: «Происхождение видов» Дарвина, несколько изданий по биологии, одно из которых было посвящено грызунам. Я перепугался, когда люди принялись открывать витрины, читать названия на корешках, а потом набивать книгами сумки, которые вытащили из-под курток и рубашек. Я подумал: а на кой им эти сумки, если они пришли свергать президента!? Но сразу стало понятно, зачем они им нужны. Кто-то снимал со стен и небольшие картины, которые можно было спрятать под курткой. К счастью, до «моих» книг они не добрались, потому как понеслись дальше.
Услышав вечером крики толпы, мы поняли, что переворот удался, что тот сильный человек с оттопыренными ушами и взъерошенными волосами больше не правит страной, а тем самым — и зданием, в котором мы живем. Все стихло только на рассвете. Разумеется, мы не сразу покинули свои гнезда. Это произошло только на следующий день, и то ближе к вечеру. Но в тот день, до обеда, кто-то бродил по Скупщине, слышался скрип дверей и звуки отодвигаемых стульев, чьи-то шаги. От этих звуков у нас кровь стыла в жилах, и нам было намного страшнее, чем во время вчерашнего штурма и гвалта. В самый отчаянный момент я подумал, что это колобродят духи тех двоих, что погибли в этом здании, или тех, кто когда-то здесь работал или приходил сюда, но умерших естественной смертью. Но вскоре я понял, что это может быть дух только одного человека, дух бывшего президента Тито. В тот момент я был более чем уверен, что это здание проклято. И тогда я принял решение покинуть его, причем организовать и осуществить этот исход предстояло именно мне, как самой сознательной крысе в этом здании.
Время шло, и я все больше укреплялся в мысли о необходимости исхода. Я разработал план и познакомил с ним обоих своих помощников и нескольких самых уважаемых членов сообщества, убедив их в целесообразности этого предприятия. Но поскольку уже похолодало, мы решили дождаться весны. Что же касается нашего отношения к людям, то после всего произошедшего в Скупщине у моих братьев и сестер пробудились деструктивные чувства. Кто-то из них призывал в качестве мести начать уничтожение библиотеки, больших картин, стильной мебели, ковров, словом — всего ценного. Мне вместе с помощниками и членами Комитета по исходу было нелегко отговорить группу не делать этого. Да, одни люди уничтожили с десяток наших родственников и угрожали нашим жилищам, другие бросили нас, оставив без пищи и отопления, но такова уж наша судьба — жить вместе с ними и рядом с ними, поэтому мы должны терпеливо переносить последствия их близости и их капризов, капризов, от которых они страдают не меньше нас. Я призывал братьев приберечь силы на черные дни, недели и месяцы, которые нам предстоит пережить. Как бы они ни презирали людей, я видел, что даже самым мстительным
Зиму мы пережили почти все, хотя некоторые из нас уже перебрались в соседние дома. Мы же искали двери, ведущие в подземный ход, в существование которого верил мой прапрадед. Мы так и не нашли их, хотя этим путем, даже если бы обнаружили его, мы не стали бы выбираться из Скупщины. После трех дней изучения плана Белграда и рассмотрения всех возможностей, всех рисков и опасностей, мы решили покинуть здание, перейдя Бульвар и Пионерский парк. Далее продолжили бы вдоль Венца Андрича и Добриньской улицы, через Финансовый парк и улицу Гайдука Велько, потом перебежали бы через пути Железнодорожного вокзала и спустились бы к Саве. Подразумевалось, что исход начнется глухой ночью и завершится на рассвете.
Как мы спланировали, так и сделали. Двинулись в путь в середине марта, с субботы на воскресенье, в три пополуночи. Эта наша важнейшая ночь была не по времени года теплой, ясной, с полной луной, что мы восприняли как добрый знак. Мы вышли в полуподвальное окно в восточной стене здания, глядящей на Почтамт, а когда мы пересекли Бульвар и вошли в парк, то почти натолкнулись на какого-то человека, спавшего на скамейке, какого-то пьяницу. Наш писк разбудил его. Он оперся на локоть и увидел нас, сотни крыс, ползущих по дорожке парка. Он проводил нас растерянным взглядом, молча, перепуганный и, вероятно, не верящий глазам своим: то ли ему это приснилось, то ли он действительно стал свидетелем крысиного шествия.
Венец Андрича и улицу Сербских владетелей мы перешли без приключений, скатились вниз по Добриньской, в Финансовом парке сделали первый привал. К счастью, мы не встретили ни одной кошки, да и если бы на нас напала какая-нибудь, я думаю, что ей крепко бы досталось от нас. Сначала я шел во главе колонны, потом недисциплинированные и нетерпеливые собратья вынудили меня отстать, так что улицу Адмирала Гепрата я пересек последним.
Еще одна вещь способствовала моему отставанию. Переселение, безусловно, было моей идеей и моим делом, но кое-что с самого начала замедляло мои шаги. Это была библиотека. Я все еще не мог представить ни одного дня своей жизни без нее. И когда мы продолжили путь, я все больше думал о ней, по каковой причине и отстал от общей колонны. Где-то посередине второй половины парка я остановился под деревом и загляделся на то, как мои собратья переползают Неманину улицу. Когда мне показалось, что они уже пересекли ее, я решил вернуться. Чтобы не натолкнуться еще на кого-нибудь, кто отстал сильнее меня, я вновь добрался до улицы Адмирала Гепрата, поднялся по ней и, пройдя церковный двор, очутился у кинотеатра «Одеон», здания, на чьем месте некогда располагалась старая Скупщина, из которой наша семья шестьдесят пять лет тому назад двинулась вверх, к новому зданию.
К цели я добрался уже на рассвете. Я вошел в парадные двери, преодолев перед этим ступени между двумя бронзовыми конными статуями, не спеша прошелся по холлу и коридору, ведущему к нашим гнездам. Я не прятался, не спешил, ковылял, как старая библиотекарша, иногда даже желая, чтобы появился охранник, чтобы он помчался за мной, чтобы добить меня метлой или чем-нибудь еще. Я был бы не против, даже если бы он пристрелил меня из револьвера, и это не составило бы ему особого труда, потому что я бы не побежал от него. Кто знает, думал я, может, он меня и заметил бы, но позволил спокойно пройти. Ему, наверное, было так одиноко в огромном пустом здании, что в компании крысы становилось веселее.
Я добрался до своего гнезда, рухнул навзничь на кровать, сооруженную из чистой бумаги и лохмотьев ковра, закинул передние лапы за голову и стал ловить последние сонные мысли. Вскоре и заснул. Проснувшись назавтра около полудня, увидел внизу, в ногах, на тюфячке, также сделанном из бумаги, двух своих спящих помощников, Кривого и Длинного. Я подумал, что прямо сейчас заплачу от счастья.
Я не хотел бы сейчас оправдываться за то, что отказался от исхода. Я не чувствую угрызений совести, потому что исполнил свою миссию избавления племени от проклятого здания. Два моих помощника вернулись, поскольку были преданы мне, и это для меня значило очень многое, но в принятии ими такого решения все же преобладало чувство ответственности за дальнейшие исследования отношений между крысами и людьми. Внизу, у реки, в прибрежных складах, среди других людей и крыс, без библиотеки, наши исследования наверняка бы прекратились. Наверное, следовало бы признать, что к Скупщине нас привлекало само место, обычные, повседневные жизненные привычки, а также, не могу исключить, и проклятие этого места, от которого наша троица, в отличие от наших менее образованных братьев, все еще не полностью освободилась.