Поющие камни
Шрифт:
Троня покачал головой.
— Ты думай, что говоришь. Красота! Это сидеть на берегу, на каменном линкоре — красота. А там, — он махнул рукой в океан, — там сколько кораблей погибло. Тайфун всю Японию снес. Сейчас, наверное, уже над Хоккайдой проходит. Вот-вот у нас будет. Нам-то что! А вот там...
Костя виновато притих, пытаясь представить себе тайфун, погибающие корабли. Он вспомнил самую сильную бурю, какую ему удалось пережить. Волны залили тогда пляж, порыв ветра повалил киоск с газированной водой. Ветер бил в лицо, нес соленые брызги. Костя с мамой и все отдыхающие в Гагре стояли на дороге возле пальм и любовались этим красивым зрелищем.
— Ты что задумался? — спросил Троня.
— Да так, тоже вспомнил один ураган. Тогда о нем все газеты писали. На моих глазах целый дом ветром перевернуло.
— Дом?
— Ну да, так и полетел вверх тормашками, — врал Костя без зазрения совести, чтобы вырасти в глазах друга.
Троня опять стал глядеть в бинокль, губы его лукаво улыбались.
— Говоришь, целый дом перевернуло? Сколько этажей?
— Этажа три-четыре! На моих глазах!
— Дом перевернуло, а ты остался стоять?
— Я за пальму держался.
— Мертвая хватка!.. Опасный случай!.. Смотри, какая волна пошла. А только был штиль. Ох, и хлещет!
— Дай-ка посмотреть. Ты не веришь? Ну, может, и не три этажа...
— Понятно. Где там этажи считать в такую бурю.
— Если хочешь знать, то все-таки перевернуло!
— Дом?
— Ну, пусть не каменный.
— Какой? — допытывался Троня, не отрываясь от бинокля.
— Пусть деревянный. В нем водой торговали... Ну дай же взглянуть!
— Киоск с газировкой?
— Пусть киоск... Ну дай же!
— Вот это другое дело. На! Ремешок на шею накинь, а то уронишь бинокль, тогда дедушка нас живьем съест. Ты посмотри, какое солнце стало, как донышко у алюминиевой кастрюльки.
— Да, совсем белое. Хоть бы ветерок. Прямо дышать нечем. — Костя вялыми руками поднес бинокль к глазам. Ему показалось, что океан накрыли волнистым железом. От подножья скалистого мыса, от рифов, закрывающих с моря лагуну, доносился густой рев. Берег побелел.
— Ты посмотри хорошенько, нет ли еще где кавасаки, — попросил Троня.
— Кавасаки нет, на горизонте дым: наверное, какой-то торгаш идет.
— Это не дым: небо такое тусклое.
Костя снял с шеи ремешок бинокля.
— Пошли вниз.
— Мне нельзя. Я должен за морем смотреть. — Троня взял у Кости бинокль. — Может, с другого острова появится кавасаки или сейнер, и вдруг у него радио испортилось. Пропадет без меня!
— А что ты сделаешь, если увидишь?
— Сейчас же по радио дам приказ разведчику.
— Здорово! Вот бы нам вместе подежурить!
— Только не сегодня. Дед так наладит!
— Ну, хорошо. Приходи завтра на пристань. Что это мне так спать хочется?
— Приду.
Костя ушел позевывая. Троня тоже испытывал во всем теле непривычную тяжесть, ему захотелось прилечь, потянуться. Он поборол в себе это желание и стал не отрываясь глядеть в бинокль. «Хотя бы ветер, что ли, подул», — тоскливо подумал Троня, вытирая рукой потный лоб.
Костя замешкался внизу. Он заглянул в радиорубку. Там таинственно шипели и пощелкивали приборы, тоненько тревожно пел зуммер. Радист в синей майке торопливо писал, слушая сигналы. Он держал голову немного набок, его усики то поднимались, то опускались, левое ухо тоже двигалось.
— Ну, как там? — спросил Костя и сам испугался своей смелости.
Радист даже не оглянулся. Костя мысленно ругал себя: «Вот дурак, привязываюсь к человеку. Он с погибающих судов принимает телеграммы, передает приказы, а я со своими вопросами». Костя за несколько минут влюбился в этого всемогущего человека. Он решил, что сам тоже станет радистом и уговорит Троню избрать такую же специальность. И, конечно, они отрастят усы и научатся двигать ушами. Не откладывая дела, он тут же попробовал пошевелить правым ухом.
— Передай! — услышал он и, не веря себе, увидел в протянутой руке радиста листок бумаги. — Кэптану.
Костя схватил листок и выскочил в коридор, раздумывая, кто же это здесь «Кэптан».
«Он, наверное, так зовет Тронькиного дедушку!» — решил Костя и побежал искать Степана Харитоновича.
Смотритель говорил по телефону. Увидав Костю, он сказал в трубку:
— Здесь еще твой. Сейчас направлю. Погоди, он мне, кажись, телеграмму принес. Ну-ка, Константин, дай-ка ее сюда.
Степан Харитонович прочитал в трубку телеграмму. Из рыбного треста передавали приказ вытащить на берег все легкие плавучие средства.
— Ты уже вытащил, поди? Заканчиваешь? Вот и хорошо. Да не забудь сейнера поставить за скалу, да на якоря особенно не надейся. Так, так, самое правильное. Ну, прощай пока. Твоего сейчас налажу... — Он повесил трубку и сказал Косте: — Беги домой. Отец сердится. Ну, будь здоров!
Костя простился, вышел на дворик. В лицо пахнуло горячим ветром, и снова воздух замер. Костя обогнул башню и быстро зашагал по каменистой дорожке. Но не прошел он и ста шагов, как почувствовал толчок в спину и заметил, как прямо, не снижаясь, полетела его кепка. Он повернулся, стараясь удержаться на ногах, в глаза ударила воздушная волна, сдавила лицо, толкнула в грудь, и он упал, больно ударившись о камни. Костя хотел подняться, встал только на четвереньки, но ветер снова повалил его на бок и покатил по камням. Костя отчаянно цеплялся руками за камни, но они были гладкие, скользкие, руки у него срывались, и он медленно катился к обрыву. Наконец ему удалось удержаться на животе. Он лежал, распластавшись на гладкой базальтовой плите, запустив руки в трещину, ноги тоже нашли упор.
«Далеко ли я от края?» — думал он, боясь пошевелиться. Что-то надо было предпринимать, он чувствовал, как горячая, упругая струя воздуха поднимает его над плитой. Костя чуть приподнял голову и увидел, что впереди ничего нет, кроме серого неба. Его ударил камень по ноге, но он почти не почувствовал боли. Повернул голову налево. Там метрах в двадцати серела скала. Всего полчаса назад он стоял возле нее и любовался отражением вулкана в застывшей поверхности лагуны.
«Надо ползти назад, под скалу. Вот сейчас немножко стихнет, и я переползу!» — утешал он себя.