Поздний бунт. Андрей Старицкий
Шрифт:
– Латынянке поцеловать православный крест что сбегать до ветру. Ты не теряй головы.
– Учту твои слова, но, думаю, ты на сей раз не справедлива.
– Поживем - увидим.
А жизнь, как ни удивительно, действительно пошла ладом. В Верховной думе место Андрею Старицкому было определено справа от Елены. Князь Овчина-Телепнев перемещен на левую сторону. Правда, со своим полукреслом-полутроном. Для Андрея Старицкого сладили новое кресло, менее похожее на трон, но он не обратил на эту мелочь внимания. Елена теперь часто стала советоваться с Андреем Ивановичем по державным вопросам, но особенно по ратным. А когда Ефросиния по каким-то причинам несколько дней не приходила в покои Елены, та сама пожаловала в теремной дворец Старицких с упреком:
– Что же ты, Ефросинюшка, глаз не кажешь? Скучаю без тебя.
Все говорило о том, что Елена и в самом деле искренне хочет жить в мире и дружбе со Старицкими, и Андрей Иванович, казалось, торжествовал победу над супругой.
– Вот видишь, а ты сомневалась.
– Похоже, ты более прав, чем я, - согласилась княгиня и все же добавила: - Но не теряй головы. Я тоже в стороне не останусь.
Княгиня Ефросиния видела дальше своего супруга. Не устраивали мир и дружба Старицких с Еленой ни князя Овчину-Телепнева, ни князей Шуйских. Действовали они, конечно, всяк на свой манер.
Овчина-Телепнев настойчиво советовал Елене держать ухо востро:
– Ты, моя царица, считаешь, что Андрей Иванович с Ефросинией не знали о первой духовной твоего покойного супруга? Или, думаешь, забыли о ней? Я уверен - знали. Забыть же такое невозможно.
– Пустое глаголишь, князюшка. Приглядываюсь я, довольны они добрым со мной отношением. Не похоже, чтобы собирались нарушить присягу сыну моему и мне. Тайный дьяк того же мнения. А клятва о дружбе с целованием креста?
– Вот-вот. Благодушие. Я же - иного мнения: ты им доверишься безоглядно, а они, призвав Бельских, - тебя в монастырь, Ивана малолетнего - в оковы. Меня тоже не пощадят. Подумай, моя царица, еще об одном: родится у нас с тобой сын, какая ждет его судьба?
– Иль мы не сговаривались медлить, ожидая лучшего времени?
– с ухмылкой спросила Елена.
– Запамятовал.
– Время твой и мой враг, любовь моя. Поспешать не лишне.
Подобная настойчивость Овчины-Телепнева, безусловно, влияла на Елену, но та упрямо противостояла напору любимого. Ее пока что вполне устраивал лад в Кремле. Не хотела она спешить избавиться от деверя. И без того ее не жалуют бояре. Елена даже подумывала оставить все как есть до возмужания сына. Пусть он сам потом рассудит, как поступить с Владимиром. Может, они даже сдружатся.
В благодушии своем Елена даже не предполагала, что кому-то еще, кроме ее Ивана Телепнева, не по душе добрые отношения с деверем. Шуйских она не подозревала ни в чем, ибо один из них сделал много для того, чтобы помирить ее со Старицкими. Не может же Иван Шуйский противоречить сам себе? Потому она не придавала значения докладам тайного дьяка о том, что князья Шуйские - Иван, Андрей и Василий - частенько вечерами собираются то у одного, то у другого, то у третьего. Вместо того чтобы повелеть тайному дьяку прознать, о чем их вечерние беседы, она отмахивалась:
– Они же - родственники. Отчего им не баниться вместе и не трапезовать?
Шуйские же принимали все усилия, чтобы как можно скорее отдали Богу душу окованные князья Иван Воротынский и Михаил Глинский. И они добились кое-чего: дьяк Казенного двора ничего не давал узникам, кроме кусочка черного хлеба в день и кружки перекисшего кваса. Конечно, Шуйских это не вполне устраивало - слишком медленно угасали узники, месяцы могли продержаться - но большего они ничего сделать не могли.
– Усилить бы давление на дьяка Казенного двора, - настойчиво предлагал Андрей Шуйский.
– Всем троим. Что касается меня, я с ним, пока томился в подземелье, сошелся на коротке, но моих усилий, похоже, мало.
– Мы тоже старались и будем стараться, нужно, однако, понимать: дьяк Казенного двора с осторожностью относится к отцу и сыновьям Воротынским. Они - прямые потомки Михаила Черниговского, почитаемого святым. Недовольных будет множество, дьяка по головке не погладят, если проведут розыск. Разве он этого не понимает?
– урезонил князя Андрея Василий Шуйский.
– Нужно терпения набраться.
– Верно, - поддержал Иван Шуйский, - гнуть нужно старательно, но не сломать бы. Спешка может все опрокинуть. Я же в подземелье не хочу спускаться окованным. Тебе, Андрей, тоже, думаю, не хочется повторить прошлое.
В общем, заговорщики решили терпеливо ждать и - торжествовали победу. Помог им в этом князь Овчина-Телепнев. Его не устраивало, что задумавшие зло (в первую очередь, как он понимал, против него) не казнены, а только окованы. Он знал хорошо, что в жизни, как это часто случается, все может круто поменяться, и тогда узники окажутся жестокими судьями. Руки, однако, у Овчины-Телепнева были повязаны. Елена строго запретила пытать и Ивана Бельского и Ивана Воротынского, пояснив свою волю так:
– Они не успели еще ничего худого сделать, только собирались, отчего не подлежат казни. Посидят годок-другой, одумаются.
Не решался Овчина-Телепнев ослушаться своей любимой царицы не только из-за нежелания лишиться ее нежных поцелуев, но и потому, что, хотя и был от нее без ума, ее побаивался, знал, какой она может быть холодной, что она жестока по натуре своей.
Опасения эти, однако, не мешали ему думать над тем, как, не нарушая запрет Елены, достичь своей цели. А ищущий всегда найдет. Вот его и осенило: «Пытать надо сыновей князя Воротынского на его глазах. Не устоит, признается, что присоединился к заговору».
И вот сидевших долгое время без всякого внимания князя Воротынского и его сыновей дьяк Казенного двора известил с грустью:
– Завтра велено доставить вас в пыточную. Мало Овчина посадил вас на хлеб и кислый квас, еще что-то затеял. Злобствует.
Посчитав, что и без того сказал много лишнего, дьяк поклонился и покинул камеру.
Долго молчали отец и сыновья, обдумывая услышанное. Назначенный Овчиной голодный паек давно бы их обессилил, но дьяк Казенного двора закрывал глаза на почти ежедневные посылки с домашней снедью, которые княгиня передавала с кем-либо из стражников, несших службу внутри подземелья. Это давало узникам не только физическую силу, но и духовную. Теперь же их ждало серьезное испытание.