Позиция
Шрифт:
Размышляя об этом, Василь Федорович одновременно чувствовал, что на него давит что-то, мешает думать о том конкретном, что он видел и что должен был решать безотлагательно. Конечно, он слегка обманывал себя, хорошо зная, что ему мешало, и только делал вид, будто не знает. Мешала ему запланированная на вторую половину дня встреча с агрономом Лидией Куценко, Лидочкой, как называл ее мысленно. Прежде всего его беспокоило — какой из нее агроном? Не придется ли ему и здесь идти против? Кроме того, у них сейчас нет главного агронома. Прежний ушел на пенсию и переехал к детям в Чернигов. Куриленко советует утвердить главным
С Лидой они встретились только под вечер в агрономическом кабинете. Он сразу же попросил карты грунтов и посевов, разложил на широком столе у окна. Лида села рядом. Была она в красной юбке, красный свитер по-молодому облегал ее тонкий стан, от нее пахло хорошими духами, и это опять-таки тревожило и раздражало Василя Федоровича. «И чего она явилась сюда? И чего написала на совещании записку? — не мог удержаться он от прямых вопросов себе. — Ведь так не бывает, чтобы помнила все эти годы… Конечно, она приехала в родные края — куда ей еще деваться…»
Положил себе держаться одной колеи — деловой, сугубо официальной, хотя невольно сбивался на наивную мысль: неужто это та самая Лидочка, которая бросала когда-то в него камешки и потом спрыгнула с подоконника в его объятия? Нет, это совсем другая женщина, не имеющая ничего общего с той девочкой.
— Подсевать не будем, — говорил он. — Мы сегодня еще раз посмотрели с Куриленко. Рожь еще наберется, накустится. Под картошку удобрений подвезем из наших компостов. А то торфяную крошку бросили, и ладно. — И снова водил карандашом по карте. — На этот раз оставим старую планировку посевов… В основном. А дальше… Дальше надо менять. Капитально. Непригодна для нас старая севосменная система. Она от бедности, от несовершенства. Для нас понятие зяби есть во времени, а в пространстве нету.
— Кукурузу по кукурузе, картошку по картошке?
— Именно так. Под картошку — одни удобрения, под кукурузу — другие. Земля уже насыщена ими. Надо только добавить компоненты, которых не хватает. Ты, я вижу, не согласна со мной?
— Я ничего не говорю, — ответила она и посмотрела на него серыми глубокими глазами. — Но ведь есть же инструкции…
— Я тебе излагаю свою инструкцию.
— А если не уродит? Засуха или еще что?
— Выходит, если не уродит по инструкции, тогда все равно. А если не по инструкции…
— Именно так. Ты лучше меня знаешь.
— Прошлый год была засуха. У всех не уродило, а у нас слава богу. Нам районирована пшеница «полесская-70», а я сею «ахтырскую-42». Потому что та дает у нас по тридцать, а эта — по сорок пять. Так чего же я буду…
— Неужели ты не понимаешь, на какие неверные качели становишься? Кстати, помнишь качели в Поповых соснах?
— Кто-то же должен быть первым? Кажется, я и тогда попытался. А теперь… вдвоем.
— Не те качели. Есть другие, проверенные.
— Это длинная дискуссия. Мы ее решим практически. Ты приезжай в Сулак. Сегодня агроном и председатель — это хлеборобы, а не исполнители инструкций. Понимаешь… Посылают в колхоз девочек после института. Старательных девочек… И они сразу начинают мне доказывать, что у нас расхождения с тем, чему их учили. Тут практика, специфические условия… а они мне конспекты суют под нос.
— Ты таких девочек спроваживаешь в первый же год?..
— Спроваживаю.
— Не любишь девочек?
— Не люблю равнодушия и безучастности, не люблю ученой неграмотности. Тех, кто хочет стоять на этой земле твердо, я терплю и охотно учу тому, что знаю сам. И верю в эту систему. Она уже повсюду, во многих областях и даже странах. Вот осенью увидишь.
— Это намек? — в ее глазах мелькнули зеленые искры.
— Зачем же?.. Я хочу, чтобы ты посмотрела, ознакомилась, взвесила все.
— И приняла все-таки твою систему?
— Нашу.
Он говорил мягко, сдерживаясь, потому что так и не мог оценить своего отношения к Лиде. Он боялся утвердиться в некоем мнении о ней, чувствовал неуверенность и неопределенность, невольно хмурил тяжелые кустистые брови.
— Что ж, учи, я ученица способная.
Он так и не понял, была ли в ее словах скрытая ирония или они прозвучали искренне. А может, в них был вложен совсем иной смысл?
Заглянул председатель товарищеского суда — большой, лысый мужчина — и сказал, что все члены суда собрались.
— А трактористы? — спросил Грек. — Не только те, двое?
— Пришли тоже.
— Тогда заходите сюда.
По одному появлялись мужчины в грубых дождевиках, женщины в стеганках, плюшевых жакетах, замазученные трактористы, которые так и не заскочили домой переодеться, надеясь, что дело решится за несколько минут.
Василь Федорович колебался, ему и хотелось остаться, и он понимал, что это не нужно. Удивился такому раздвоению. Еще недавно остался бы непременно, и не просто остался, а был бы прокурором, и прокурором суровым. А теперь ему казалось, что прокурор может стать лишним.
— Мы сейчас вернемся, — сказал он и вместе с Куценко отправился в кабинет заместителя.
Куриленко пересматривал какие-то документы, оторвался от них, очень внимательно посмотрел на председателя и агронома, будто пытаясь отгадать, о чем шел их разговор.
— Что, пойдем на суд? — поднялся он из-за стола.
— Не надо, пускай пошумят сами, — остановил его Грек.
Он захватил с собой карту посевов и разостлал ее на столе перед Куриленко. Расспрашивал его и Лиду, помечал в блокноте, дважды выходил в коридор — покурить — и скоро возвращался, погасив сигарету. Лида видела, что он останавливался возле дверей агрономического кабинета. Куриленко уже несколько раз демонстративно посматривал на часы, намекая, что ему пора ехать, ведь живет в городе, но Грек вроде бы и не замечал этого. Наконец вошел лысый председатель суда и сказал, что они обговорили все.
— Ждали-ждали, — смущенно развел он руками, — да и того… разбалакались. Оно, может, нечего вам и ходить.
— Нечего так нечего, — сказал Грек.
— А какое приняли решение? — спросил Куриленко.
— Вроде бы и решения никакого, — опять развел руками председатель суда. — Хлопцы молодые…
— Не надо принимать, так и не принимайте, — поддержал Василь Федорович. — Ограничьтесь обсуждением.
— Ага, — подтвердил председатель суда. — Какое уж там решение. Так пропесочили… Свои ведь… Натерпелись хлопцы сраму.