Позови меня трижды

Дедюхова Ирина Анатольевна

– С мамой твоей я испытываю большую солидарность. Вот и поживи с ней, наберись ума!

– Не дави на меня! Я с тобой вчера познакомилась, а сегодня ты у меня пожить решил! Без меня! Я тебя даже не знаю! У меня от твоих наездов все из рук сыпется!

– А ты их сладкими слюнями помажь, к ним все липнуть начнет. Бери пример с меня! Я тоже тебя практически не знаю, но почему-то испытываю глубокое доверие. Заранее полагаюсь на твою порядочность! Успокойся, ничего плохого не будет, я ведь здесь намерен перезимовать, так что подводить тебя не буду, все будет наоборот - тип-топ! Навещать меня лучше по утрам. По утрам я всегда дома. Ладно, выпей кофе перед уходом. Да не суетись ты, сумочку я тебе уже собрал. Платьице твое выстирал, оно в ванной висит. Я его

оставлю пока себе, ладно? Да не буду я в нем по улице ходить, я не до такой степени извращенец! Выкройка мне у него понравилась, и на тебе оно хорошо сидит. А ткань - дерьмо какое-то! И длина - совершенно не твоя! Я его распорю, посажу на клеевую, и будет оно у меня вместо выкройки-основы. Нет, кроме шуток! Я считаю, что твою чудную грудь надо непременно рельефами подчеркивать, - с этими словами Люсиль медленно подошел к Кате и нежно провел тыльной стороной руки по ее груди так, что у нее подогнулись колени.

Потом он обнял ее за талию, прижал к себе и тихо прошептал в шею, покрывшуюся мурашками: "Ты не бойся, глупенькая! Я ведь на твоей стороне! Так будет лучше, Котенок, поверь!"

И Катя полностью согласилась с его доводами, потому что на прощание он опять ласково обнял ее у дверей и с чувством поцеловал ее так, что у нее на улице потом долго кружилась голова. И почему-то ни Вова, ни Валера ни разу ее не поцеловали вот так.

А мама, прибыв из деревни и обнаружив дочь в своей квартире, вопреки Катиным опасениям, ничего ей не сказала, ни о чем не спросила, а только с порога молча пошла накрывать на стол, выставив, первым делом, чекушку водки.

ВОСЬМЕРКА ЧЕРВЕЙ

Восьмерка червей это дом червонной особы, удовольствие, легкая дорожка, веселый разговор. Глянь-ка, а ведь с бубенчиком это получение большого наследства. Ну, это в будущем. А сейчас, как раньше говорили, уединенное свидание, неожиданное счастье, сердечный разговор.

Недели через три ей позвонила Райка. Она с ходу в карьер затараторила радостной скороговоркой: "Кать, ты у матери живешь, что ли? Я к тебе сегодня с утра забегала, подружка твоя сказала, что у себя больше не живешь, так я сразу не поверила. У вас с Валеркой-то все, кранты, да?"

– Кранты, Рая.

– Это очень плохо, очень. Я, честно говоря, все надеялась, что ты на него повлияешь. Столько ведь труда и души в это дело вложено было, и все теперь коту под хвост... Тереха он тоже выгнал, Терех теперь вагоны и пиво разгружает на пивзаводе. У нас с ихним коммерческим отделом всегда были теплые отношения, помнишь? Вот и взяли тайком от Валеры, Бобку моего тоже приняли. Может, когда все утихнет, на базу переведут кладовщиками.

– Не утихнет, Рая, не надейся.

– Тогда очень плохо. Но у меня акции Газпромовские! И нефтяные! И золотишко кое-какое! Я все наперед предусматривала! Не может быть так, чтобы все всегда хорошо было. И огород у меня - слава Богу! Не переживай, Катя, я дивиденды получу, вам чего-нибудь подкину.

– У тебя двое детей, Рая!

– Я, Катерина, добро не забываю! У меня принципов не много, сама знаешь, но уж от них не отступаю.

– А Татьяна-то работает?

– С трудом, Катя. Деться ей некуда. А Валерий и эта баба эта, Алина, ее поедом едят, с Терехом общаться запрещают. Как, говорят, увидим, или узнаем чего, так вышибем не только с работы, но и мозги из кумпола! Мы с ней, не поверишь, переписываемся по почте, подписываемся ее бывшей свекрухой деревенской! Сын ее старший письма относит, а ей самой - вообще нельзя! Вот такая жизнь пошла! А ты-то на работу куда пойти думаешь?

– Ой, Рая, меня вообще никуда не примут, даже в кладовщики! Разве что Людка возьмет в свою команду на пятачок.

– Это поэтому ты жиличку пустила? Как, кстати, за квартиру с Карташовым рассчиталась?

– В том-то и дело, что не рассчиталась! Валерий мне ведь даже на еду денег не давал... А зарплата у меня сама знаешь какая была, только Терех премиями и выручал, когда мог. Так мы все на тряпки спускали. Но половину я уже отдала. С ужасом думаю, что будет, если доллар скакнет, то все мои усилия пойдут прахом, у меня ведь оценка-то на квартиру в долларах была.

– Катя, дойдет до ручки, ты не думай, я тебе акции отдам. Пусть только Карташов подавится. А потом ты просто Ольгу мою так же пожить пустишь на первое время, если она замуж выйдет. Она у меня тут с пареньком одним ходит. Вроде любовь у них, да и парень ничего. Они в психушке познакомились, у него то ли синдром был от компьютеров, то ли он от армии косил... Хороший мальчик! А у нас ведь в квартире - не развернешься. Мой-то теперь хвост прижал, да поздно уже. Если бы в свое время столько не пил, да с Кузьмой не хороводился, мы бы все-таки удачнее квартиру поменяли. А твою квартиру, поверь, мне сейчас очень жалко. Тем более что ты, как я поняла, такие деньги в ремонт вбухала! Что на новоселье-то не позвала? И когда только успела! Молодец! Я, как вошла в коридорчик, вся прямо обмерла! Красота! Ну, ладно, отдыхай!

После этого разговора Катя преодолела внутреннюю неловкость и решилась, наконец, пойти проведать Люсиль. С самого утра она приняла ванну, подкрасилась, погладила юбку. Ключи к дверям не подошли, да и в общем-то двери ее больше не было. Две аккуратные стенки выгораживали небольшое пространство перед ее бывшей дверью впритык к соседскому косяку. Катя позвонила в бронзовый звоночек, но Люсиль не вышел. Вместо этого в двери что-то щелкнуло, и она медленно отворилась. Подняв глаза, Катя с оторопью увидела крошечный глазок камеры слежения.

Квартиру она свою не узнала, ее вещей там практически не осталось, кроме, разве что, написанного когда-то Ленкой натюрморта, который Катя вынесла из института. В новом багете он висел теперь в коридоре и смотрелся роскошно. Люсиль красил ногти на кухне. Такие кухни Катя видела только в журналах.

– Я, Катюша, мебель твою перед ремонтом на дачу вывез, а потом уже не стал завозить обратно. Не вяжется она как-то с текущим моментом.

– Куда вывез?

– Говорю же, на дачу! Ты думаешь, я - совсем бездомный? Я на даче у себя раньше жил! Но там зимой неуютно, да и добираться не с руки. Хотя вроде - камин, то да се... Нет, зимой там плохо. Вот тебе ключи, дочку с мамой вывези туда отдохнуть, я там прибрался. Там сейчас хорошо, лес сосновый кругом... Старший по массиву - мой добрый приятель, я книжку на тебя на всякий пожарный случай переписал, чтобы без всяких формальностей обойтись. Все-таки работа у меня, сама понимаешь, связана с определенным риском, и недвижимость мне сейчас не к чему. Ты посмотри пока тут все, обвыкни, я - в ванну, с твоего позволения.

Он скинул Катин халат на кресло, стоявшее у кухонного окна, взял огромное махровое полотенце из резного шкафчика и улыбнулся, глядя на ее растерянное лицо. Без халата он был обычным мужиком в плавках, только накрашенным и с маникюром. Катя почувствовала, что краснеет от его улыбки, она быстро повернулась и пошла в маленькую комнату.

Вообще-то у нее была уважительная причина, чтобы нагрянуть домой. Она даже сумку взяла, чтобы как бы освежить тот гардероб, который ей собрал Люсиль, хотя настроения менять наряды у нее не было вовсе. Но шкафа своего она тоже не нашла. Вместо него прямо в стене были катающиеся зеркальные дверцы. Ее вещи он, наверно, тоже увез на дачу. Катя с любопытством отодвинула одну дверку посмотреть на то, что носил Люсиль, и ахнула. Даже Рая не имела того вкуса, который действительно присутствовал у него. Костюмы и платья нежных расцветок украшали внутреннее пространство шкафа. Вышивок, паеток, блесток и кусочков меха, которые так ценила Рая в одежде, на них не было. Но строгость и изысканность кроя, безукоризненные строчки рельефов превращали эти вещи в элегантную стильную одежду. В самом углу Катя заметила две дубленки - Машкину и еще чью-то, короткую лисью шубку и замшевый плащ. Она стояла с открытым ртом перед шифоньером и не услышала, как сзади подошел голый Люсиль, покрытый капельками воды. Он взял ее на руки и понес к большой красивой кровати. И, обнимая его за шею, Катя не чувствовала ни стыда, ни сожаления, а только ровное нежное тепло.