Позывной «Курсант»
Шрифт:
— Je me souviens de toi aussi, Nicolas. Vous aviez un nom de famille different, mais cela ne resout rien. Je ne pensais pas que nous nous reverrions dans de telles circonstances. — Выдала вдруг Эмма Самуиловна на французском языке.
Я, если честно прихерел с двух вещей в этот момент. Во-первых, в моей башке сработала какая-то непонятная фигня. Я понял, что именно она сказала. Хотя знанием французского точно раньше не блистал. Пусть, не дословно, но общий смысл точно понял.
" Я вас тоже помню Николя. У вас была другая фамилия, но это ничего не решает. Не думала, что мы снова встретимся при таких обстоятельствах…"
Вот приблизительный текст высказывания старухи. То есть, она знала Панасыча прежде. И явно не в роли чекиста. И явно не в роли Шипко…
А вот от второй вещи прихерели мы все. Потому что Николай Панасыч ответил ей.
— C’est ainsi que s’est deroulee la vie. J’ai fait un choix et je ne le regrette pas. La patrie passe en premier.
«Так сложилась жизнь. Я сделал выбор и не жалею. Родина превыше всего…»
Моментально, каким-то удивительным образом, перевелись в моей голове слова товарища сержанта государственной безопасности.
— Чтоб я сдох…– Еле слышно выдохнул Подкидыш, но сразу же заткнулся от греха подальше. Просто, наверное, степень его изумления была слишком велика.
— Если с ними возможно что-то сделать, то только с Вашей помощью. — Шипко снова перешёл на родную речь, не обращая внимания на воспитанников. Сержант госбезопасности смотрел только на старуху.
Думаю, французский они использовали, дабы определённую часть их беседы не поняли детдомовцы. Со мной пока история мутная. Скорее всего, Алёша знал не только немецкий. Другого объяснения не имеется. В принципе, немецкий и французский — из одной языковой группы. Вроде бы так. И есть осознание, что разговор старухи с Панасычем я понял очень приблизительно. Но ведь понял! Неожиданно…
— Я не волшебница! — Категорично заявила старуха. — Вот эти…
Она указала мундштуком в мою сторону и на Бернеса.
— С ними можно работать. Остальные — лучше пристрелите меня.
— Ну, что ж…Значит, пристрелим… — Так же спокойно ответил Панасыч и развернулся, собирать выйти из класса. Но в последнюю минуту остановился, а затем снова посмотрел на старуху, которая замерла каменным изваянием. — И кстати…не только Вас, если Вы вдруг запамятовали… Группа! Построиться, на выход!
Детдомовцы вскочили из-за столов и шустро встали в колонну, пока Шипко не передумал. Оставаться и дальше наедине с преподавательницей не хотелось никому. Однако, когда уже почти вышли в коридор, Эмма Самуиловна крикнула нам вслед.
— С завтрашнего дня ежедневно по шесть часов с перерывом на обед. Через месяц они смогут поддержать любую беседу на темы, которые я вобью им в головы.
Шипко ничего не сказал Эмме Самуиловне в ответ. Только молча кивнул и все. Он вывел нас из учебного класса и отправил в столовую.
Обед, надо отметить, был ничуть не хуже завтрака. Он прямо порадовал изобилием блюд. Первое, второе, компот и сладкие булочки.
— Черт… Я готов терпеть все. Даже эту ненормальную старуху с ее Квазимодой… Ради такой жратвы, на самом деле готов… — Высказал общую мысль Корчагин.
Он откинулся на спинку стула и сидел с довольным видом, поглаживая себя по животу. Остальные детдомовцы выглядели не менее счастливыми.
Более того, после обеда нам даже дали час личного времени. Потом в бараке появился Шипко с большой стопкой книг в руках.
— Таааак… — Он обвёл взглядом всех нас. — Приступим, ёк-макарёк…
Панасыч начал по очереди подходить к каждому, скидывая на кровать определённую книгу из той стопки, которую держал в руках.
— Михалёв — «Детство. Отрочество. Юность» Льва Николаевича Толстого. Разин — «Бесы» Федора Михайловича Достоевского. Зайцев — «Человек, который смеётся» Виктора Гюго, Либерман…
Шипко поморщился. Посмотрел на оставшиеся в его руках книги.
— Тебе «Портрет Дориана Грея». — Выплюнул он название. Очевидно, Оскар Уайльд не самый любимый писатель чекиста.
Следом была моя очередь, и очередь Корчагина с Ивановым. Мне достался «Оливер Твист». Пацанам — «Анна Каренина» и «Что делать?» Чернышевского соответственно.
Судя по недовольному лицу Шипко, список литературы составила лично Эмма Самуиловна. Думаю, он бы с гораздо большим удовольствием подсунул нам труды Карла Маркса и Фридриха Энгельса.
— Значит так…сегодня больше никуда не идете, в рот вам ноги…Сидите и читайте. Ясно? Чтоб к завтрашнему занятию каждый мог ответить на вопросы по своей книге. — Панасыч снова окинул нас недовольным взглядом, потом, для верности, показал кулак и вышел из спальни.
— Какие странные с ним происходят метаморфозы…– Задумчиво протянул Бернес, глядя на закрывшуюся за воспитателем дверь. — Мне одному это показалось или всего лишь пару часов назад товарищ сержант государственной безопасности вел себя как человек, имеющий и воспитание, и образование, и немного другую биографию…
— Ты вон лучше читай! — Подкидыш взял свою книгу, с тоской рассматривая количество страниц. — Чтоб завтра эта сумасшедшая старуха не вела себя как черт знает кто…Панасыч его интересует…У Панасыча уже все хорошо, он в НКВД служит…А мы, похоже, такими темпами до конца года не доживем…Не, ты погляди, какая здоровая! Погляди!
Иван потряс бессмертным произведением Федора Михайловича в воздухе.
— Единственное, что полезного вижу в этой книге, ей хорошо, наверное, по башке лупить. И все… — Сделал вывод Подкидыш.
Как бы то ни было, до самого вечера мы сидели в спальне, читая книги. Никого это не радовало, конечно, но каждый час в комнату заглядывал Шипко, обводил детдомовцев суровым взглядом и снова исчезал за дверью. Поэтому возможности соскочить с нашего внезапного домашнего задания не было.
Кстати, может, я потому и спал отлично, без всяких сновидений. Мозг подзагрузился Диккенсом и решил просто отдохнуть. Надо попробовать читать по вечерам. Хуже не будет, а так, глядишь, совсем от Алешиных воспоминаний избавлюсь. Они все равно больше вносят сумбура, чем понимания.