Правда и кривда
Шрифт:
— Надо, чтобы побежали. Это поможет Марку Трофимовичу, — отозвался Заднепровский.
— Пока это поможет, так время уже на стороне Безбородько. Это тоже надо понимать! Так вот, чтобы как-то и его, и наше время вошли в одинаковую силу, Марку надо ехать к моему куму.
— А в самом деле, время надо выиграть, — Григорий Стратонович вопросительно взглянул на Бессмертного.
— Постараемся без кума выиграть его, — улыбнулся Марко, — ведь что бы пришлось делать на белом свете, если бы у деда Евмена не было такого хорошего кума?
— Эт, умный человек, а мелете черте батька знает что! — рассердился старик. — Конечно, тебя не повесят за купание, но горькой желчи наглотаешься, потому что сейчас, после всех заявлений Безбородько, твое лежит снизу. Таки надо было утопить чертяку! Скорее бы его место занял!
— Как из лет, так и из ума, — безнадежно махнула рукой мать.
Григорий Стратонович встал со скамейки:
— Что же, когда Безбородько развил такую бурную деятельность, я, Марко Трофимович, потопаю сегодня к секретарю райкома.
— Не стоит.
— Чего там не стоит, пусть знает человек правду, — отозвался Гайшук.
— Кто секретарствует теперь у нас?
— Иван Борисенко.
— Черный, как цыган, — снова подал голос дед Евмен. — Когда впервые приехал к нам и начал своими глазищами осматривать все руины и все наше благосостояние, мы чуть ли не все сразу и решили: «Этот, глазастый, будет драть и со скота, и с людей, и с земли. Ничего не пропустит, никого не пожалеет, чтобы без орденов не ходить». И что ты думаешь, Марко? Все ошиблись. Ордена он и за войну имел, не надо было их из планов выжимать. Мужчина он оказался крепко душевный, а не печеночник. Ну, а глаза до сих пор имеет строгие, даже когда смеется. Это уж природа!..
Под вечер к землянке на забрызганном коне подъехал участковый милиционер. Пока он вытирал коня и подвязывал ему изгвазданный хвост, то успел рассердиться и в землянку спускался исполнять служебные обязанности не в безоблачном настроении.
— Здесь живет партизан Марко Бессмертный!? — ударил каблуками на пороге, отдал рукой честь, а глазами угрозу.
— Здесь живет солдат Марко Бессмертный, — встал навстречу участковому.
Костыли немного подействовали на гостя, он уже спокойнее осмотрел Марка, крутнув головой, и снова приложил руку к картузу:
— Честь имею — участковый милиционер Дорошенко. Значит, здесь живет солдат? А действия — партизанские?
— В зависимости от времени, обстоятельств и сил.
Ответ понравился участковому, и в его грозных глазах теплее сверкнули искры цвета недозрелой смородины.
— Правильно, служба! Сам так действовал — в зависимости от времени, обстоятельств и сил. Так поговорим душевно?
— А разве выйдет у нас душевно?
— Кусаешься, служба?
— Где там кусаться — дрожу перед него величественностью протоколом.
— Так и надо, — одобрительно кивнул головой. — Перед ним и генералы дрожат.
— В их чине перед протоколом страшнее.
— Ты, служба, оптимист! — засмеялся участковый. Подследственный начал ему нравиться. — Давно воюешь?
— Это тоже для протокола?
— Нет, для знакомства.
— Тридцатого июня сорок первого года стукнулся с десантниками. С того времени и пошла жизнь с переменным интересом: то меня били, то я бил.
— Раны болят?
— Нет, ноют.
— Хоромы для них не подходящие. Древесину свою быстро порубишь на дрова? — посмотрел на костыли.
— К весеннему Николаю.
Участковый удивился:
— Почему такая точность?
— Потому что люблю сеять гречку.
— Гречку, говоришь!.. Как она только пахнет! — призадумался и нахмурился милиционер. — Довелось мне в сорок первом обороняться на расцветшем гречище [41] . Минометы бьют — спасения нет, осколки фыркают, как чертова начинка, а гречка аж гудит от пчел и так пахнет, будто сама на меду вырастает. И еще я тогда впервые заметил, что пчелы в войну и ночью работали.
41
Гречище — гречневое поле.
— Как и народ, — тоже призадумался Марко.
— Истинно, как народ! Хорошо сказал! — уже с приязнью взглянул на подследственного. — На том медосборе и подкосило меня. Когда пришел в себя, стебли гречки показались большими-большими; на них опять-таки вели хозяйство пчелы, собирали мед уже не здоровым, а раненым. Что же у тебя, служба, с Безбородько вышло? Конфуз?
— Думаю, для Безбородько.
— Опровергаете факты?
— Нет, утверждаю. Вынимай протокол.
— Пока что послушаю так, — милиционер не торопится расстегивать планшет, а сам присматривается к Марку. — Будем говорить как солдаты одной судьбы?
— Вон как! Тоже хорошо сказал. Да, будем говорить языком солдат одной судьбы. Слушай…
Когда Марко закончил свой рассказ, участковый молча встал, вышел из землянки и скоро вернулся с бутылкой явно медицинской формы. Он сам нашел две глиняные стопки, наполнил их и произнес единственный тост:
— За правду, какой бы она ни была!
— За правду! — с признательностью посмотрел на него Марко.
— А больше мне пить не положено. С этим бывай здоров, Марко Трофимович. Заеду на весеннего Николая: вместе пойдем сеять гречку! Согласен?
— Спасибо.
В колхозе участкового озабоченно остановил Безбородько, с чувством пожал ему руку:
— Как оно дела?
— Вы что имеете в виду? — официальным тоном спросил участковый.
— Спрашиваю, как мои дела!
— Как в «Интернационале», переведенном на украинский язык.
— Не понимаю.
— С охотой объясню. Там есть гениальные слова: «А паразитів жде біда!» Все уже в «Интернационале» было предусмотрено.
— Верно, голубчик, — по-своему понял Безбородько участкового. — Не что другое, а беда ждет Бессмертного. А как же иначе?