Правда и ложь. Трактат второй
Шрифт:
"Иного и ожидать не следовало", – угрюмо подумал Горицкий.
Вечное противостояние богатых и бедных. Состоятельных нуворишей и обнищавших интеллигентов. Купцов и аристократии (если не тела, так духа).
Плюнуть на все и забыть. Последовать советам более мудрых людей. Не идти на поводу у своего барчука…
Да вот беда – Горицкому вдруг пришло в голову, что повстречай он лет двадцать назад не Лерку, а кого-то вроде Настеньки, его брак не закончился бы плачевно. Да и дети наверняка получились бы
* * *
Глава 2.
И заново банкир
Горицкий поймал себя на странном чувстве – будто он держит в руках зверька из семейства куньих, к примеру, ласку. Ласка извивается, напрягает упругое мускулистое тельце, пытается извернуться, чтобы вцепиться острыми зубками в его запястье…
а он изо-всех сил старается не выпустить ее из рук.
…Конечно, разговор с профессором и его дочерью окончился "пшиком". Напоследок Станислав Георгиевич все же оставил свою визитку (один из контактных телефонов был выделен желтым маркером), однако, надежды на то, что Анастасия с ним свяжется, он фактически не питал.
Скрытое ожидание во взгляде Егора, когда тот встретил отца, тут же сменилось разочарованием, после того, как Станислав Георгиевич окольными путями приступил к реализации программы "санаторий – курорт".
Гера попросту отвернулся к стене. Для надежности натянув одеяло по самую макушку.
– Мне не нужны Карловы Вары, отец. Мне вообще ничего не нужно. Оставь меня в покое и все. Я. Ничего. Не хочу.
В этот момент Горицкий, к своему стыду, едва не сорвался. Еле подавил в себе желание сдернуть одеяло с этого барчука и надавать ему оплеух со словами: "Хватит маяться дурью!"
Чудом сдержался.
И правильно сделал, как выяснилось. Ибо спустя еще час его мобильный телефон издал мелодичную трель. Высветившийся на дисплее номер показался ему знакомым, однако, до того, как банкир вспомнил, кому он принадлежит, в трубке раздался мягкий голос интеллигентной "пай-девочки".
– Станислав Георгиевич? Еще раз добрый вечер. Полагаю, вы меня узнали. (Последняя фраза прозвучала утвердительно).
– Да, – осторожно отозвался Горицкий, боясь даже надеяться, что его визит к профессорской дочери не прошел впустую, – Да, Анастасия…
– Мне жаль, что вышло так неловко, – неуверенно произнесла Настя, – Пожалуй, вести разговор в присутствии моего папы было не лучшей идеей. В конце концов, если б проблема легко решалась, вы бы и не тратили время на визит к нам, верно?
– Ну… да, – с некоторой заминкой ответил Станислав Георгиевич, соображая, в чем же подвох? (А что подвох был, он почти не сомневался.) -Так что вы предлагаете, Настя? Заново встретиться?
Пауза.
– Если вы не будете слишком заняты, – наконец произнесла чертовка, – То завтра вечером, около семи я буду прогуливать Лорда в скверике. Рядом с нашим домом. Полагаю, наедине мы сможем договориться.
Вот тут-то у Горицкого и возникло чувство, будто он держит в руках куницу… или ласку. Юркую, живую, сильную.
Договориться. Наедине. "Звучит весьма многообещающе", – подумал банкир, уже зная – он согласится. Если дело всего лишь в цене… а что же еще эта хорошенькая плутовка намеревалась с ним обсудить в отсутствие строгого папеньки?
…– На всякий случай я расставлю своих людей по периметру, – заявил Лебедев после того, как банкир подробно изложил ему содержание телефонного разговора с Анастасией.
Горицкий невольно поморщился.
– По-твоему, эта девчонка находится в центре террористического заговора? Боюсь, Саша, тебе самому не мешало бы подлечить нервишки.
Лебедев даже не улыбнулся.
– Береженого бог бережет, босс. И вообще, если хотите знать мое мнение ("Так уж и хочу", – желчно подумал Горицкий, однако, промолчал), эта девочка слишком хороша для того, чтобы здесь не было подвоха.
– Ну-ну, – кисло усмехнулся банкир, – Скажи еще, ее отец с матерью специально все подгадали, чтобы впоследствии, с ее помощью, манипулировать финансистами…
– Ее мать сбежала с любовником, когда дочери было четыре года. И с тех пор не объявлялась, – невозмутимо сообщил Лебедев, – Что же касается профессора… тот всегда демонстративно был вне политики. Даже в партию не вступил… когда вступали все поголовно, под угрозой лишиться карьерного роста.
– И после, поголовно же, демонстративно сжигали партбилеты, – ехидно заметил Горицкий, презиравший ультраправых так же, как и ультралибералов и считающий термин демократ злой насмешкой над наивными дурнями, принимавшими всерьез прогнившие идеи западной политической системы.
– Впрочем, – устало добавил он, – Принимай любые меры, какие сочтешь нужными. Как известно, лучше перебдеть…
– Чем недоспать, – серьезно закончил за него начальник охраны.
* * *
"И впрямь перебдел", – подумал Горицкий, подходя в обговоренный срок к скамье в скверике, на краю которой примостилась хрупкая девичья фигурка в джинсах и куртке-ветровке. У ее ног, обутых в кроссовки "игрушечного", как отметил банкир, размера (при довольно высоком росте ступни Анастасии были на удивление маленькими) пристроился все тот же устрашающий черный дог, при появлении Станислава Георгиевича издавший звук сродни недовольному ворчанию.
– Не беспокойтесь, без моей команды он вас не тронет, – во взгляде темных глаз опять мелькнули хулиганисто-насмешливые искорки. После чего узкая ладошка похлопала по сиденью скамьи, – Присядете? Тут относительно чисто.
Горицкий (стараясь не выказывать явной брезгливости) опустился на лавку.
…Отогнав от себя настырное дурное предчувствие (в самом деле, как можно было воображать что-то дурное в присутствии этой "феи"?), Горицкий тихонько кашлянул, прочищая горло.
– Так о чем вы хотели со мной поговорить?