Правда о Бебе Донж
Шрифт:
— Как хочешь… ты знаешь, что мне все равно…
— Но мне хотелось бы услышать твое мнение?
Его мнение! По его мнению вообще следовало бы оставить дом таким, каким он был. Виноват ли он в том, что не сказал ей об этом прямо? Может быть. Он просто оставил ее играть одну, как ребенка, только чтобы его не тревожили.
Ему не нравилось, когда она задумывалась, потому что было трудно следить за ходом ее мыслей. Короче говоря, он боялся всяких сложностей, а ей доставляло удовольствие все усложнять.
Ну вот, например, на вторую или третью неделю после приезда из Канн. В доме все еще было по-прежнему. Они спали в комнате, украшенной бумажными цветами, на большой родительской кровати под балдахином.
Однажды ранним утром, когда в соседнем дворе пропел петух, Франсуа проснулся, почувствовав, что что-то не так. Он застыл, обеспокоенный, потом открыл глаза и увидел, что Бебе сидит рядом с ним на кровати и смотрит на него.
— Что ты делаешь?
— Ничего… Слушаю твое дыхание. Когда ты лежишь на левом боку, оно у тебя интенсивнее.
Его настроение от этого не стало лучше.
— Я всегда плохо спал на левом боку.
— Знаешь, Франсуа, о чем я подумала? Что отныне мы будем всегда жить вместе, что мы вместе состаримся и вместе умрем.
Она говорила серьезно и выглядела очень хрупкой в своей ночной сорочке, а ему хотелось спать, потому что часы показывали пять утра.
— Думаю, жаль, что я не знала твоего отца, очень жаль…
Этому надо было радоваться, потому что суровый папаша Донж принял бы такую, как она, невестку очень плохо. Видимо, она этого не понимала.
— Ты спишь?
— Нет.
— Я мешаю тебе?
— Нет.
— Еще я хотела бы попросить тебя дать мне одно обещание… Но ты должен дать его лишь в том случае, если решишься его исполнить. Обещай мне, что бы ни случилось, всегда быть со мной искренним. Обещай всегда говорить правду, даже если она будет доставлять мне боль. Понимаешь, Франсуа? Это слишком мерзко все время жить с тем, кто тебе лжет. Если тебя это разочаровывает, ты должен сказать. Если когда-нибудь ты почувствуешь, что больше меня не любишь, ты тоже должен мне об этом сказать, и мы пойдем каждый своей дорогой. Если ты мне изменишь с другой женщиной, я не рассержусь, но я должна знать об этом. Обещаешь?
— К тебе по утрам приходят странные мысли.
— Я уже давно об этом думаю. С тех пор как мы поженились. Ты не хочешь мне этого обещать?
— Ну да, обещаю.
— Посмотри мне в глаза. Чтобы я почувствовала, что это чистосердечное обещание и что я могу рассчитывать на тебя.
— Обещаю. А теперь спи.
Она, наверное, уснула не сразу, но в десять утра она еще спала с лицом более безмятежным, чем когда-либо.
— Мадам Фламан…
— Мосье?
— Позовите кладовщика. Вы скажете ему, чтобы он оборудовал вам отдельный кабинет.
— На складе?
— Ему будет нужно только вынести оттуда кое-какой инвентарь. Для него есть место во дворе.
Он заметил как вздернулась верхняя губа на лице секретарши. Он посмотрел на стоящие на столе цветы и, когда поднял глаза, то они были еще более холодными.
— Прямо сейчас?
— Да, прямо сейчас.
— Я сделала что-то не так?
Именно в те моменты, когда не повышал голоса и его лицо почти ничего не выражало, а зрачки были почти прозрачными, он был наиболее жесток.
— Я не сказал вам, что вы сделали что-то не так. Позовите кладовщика и пусть поторопится.
Он поднялся, прислонился лбом к оконному стеклу и посмотрел на набережную своего детства.
Теперь, когда прошло столько времени, было невозможно сказать точно, в какой последовательности все происходило: сцена в постели и знаменитое обещание; потом мадам Фламан и ее запах… И эта нелепая идея — работать секретаршей своего мужа.
Она ревновала его не только к женщинам, но и к работе, ревновала ко всему, что было в нем и что ей не принадлежало. Вот к какому выводу он пришел!
И она даже сожалела, что не знала старого Донжа! А зачем, боже милостливый? Чтобы лучше изучить родословную семьи?
Что она еще сказала ему через несколько недель? Нет! Это было через два или три месяца, когда сияющая Жанна объявила, что ждет ребенка.
— И это я, я ведь рассчитывала, что после замужества похудею! — шутила Жанна. — Мама будет в ужасе.
Феликс был очень доволен. Ничего не усложняло его жизнь. Теща питала к нему слабость, а вот на Франсуа она смотрела с каким-то недоверием.
Как-то осенним вечером Франсуа и Бебе гуляли возле дома по набережной. Здесь же парами и группами прохаживались соседи. Солнце зашло. Франсуа наблюдал за теми, кто прогуливаясь у реки, любил перед сном подышать свежим воздухом.
После долгого молчания Бебе положила свою руку на руку мужа и вздохнула:
— Ты не сердишься на меня?
— За что?
— За то, что я тебя попросила…
— А о чем ты просила?
Странно, но тогда он подумал, что речь шла о мадам Фламан и у него сразу испортилось настроение.
— А ты не помнишь? Два или три месяца до того…
И она, всегда такая спокойная, умеющая владеть собой, заволновалась. В такие минуты она становилась маленькой девочкой.
— Что касается ребенка? Это?
Только ли это?
— Да нет, малыш…
— Я хочу тебе сказать… Не потому что я такая эгоистка и хочу жить как-то по другому… Но, если тебе это не нравится и ты хочешь раньше…
Он сжал кончики ее пальцев с истинной нежностью.
— Бедный малыш.