Правда о Бебе Донж
Шрифт:
Ну, хорошо! Она ревновала, ревновала, ко всему: к женщинам, к рабочему кабинету, к его делам, к кафе, в котором он ел, к машине, которую он водил, к свободе, ведь он мог ездить, куда хотел, к воздуху, который его окружал, к его здоровью, к…
Однажды, когда он, сидя за рулем автомобиля и разговаривая вполголоса сам с собой, раздраженный возвращался в город, подумал: если Бебе и вышла за него, то только потому, что ревновала свою сестру, ревновала эту пару, Жанну и Феликса, которые в Руаяье шли впереди нее такой беззаботной походкой людей, чувствующих себя уже в будущем.
А почему бы и ей не выйти замуж, и ей тоже не стать частью пары? Ей что, оставаться одной, с матерью? И чтобы ее долго водили %с пляжа на пляж, с бала на бал, перед тем как…
Тем хуже! Он будет поступать также, как она. Она устроила жизнь по-своему. Она играла в комнате со своими румянами и пилочками, как с куклой маленькая девочка; играла с сыном; играла с домом, который без конца переделывала.
Она была корректна с ним, но никогда не говорила с ним о себе или о них.
Что ж, и он будет действовать по-своему. Отныне он приезжал в Шатеньрэ, переодевался, натягивал сетку для тенниса, ждал Феликса, чтобы сыграть партию. Не ревновала ли она и к Феликсу? Не противопоставляла ли Донжей д'Онневилям?..
Если кто и понимал его, так это Ольга Жалиберт, которая была не очень умна, но обладала достаточной интуицией.
— Все твое несчастье в том, что твоя жена не женщина, а девушка. И увы! она ею останется всегда. Она неспособна следовать за тобой. Ее мечта — всю жизнь плыть в лодке вниз по течению, нашептывая слова любви мужчине, который сидит на веслах лицом к ней.
Ольга обладала чувством реальности. И чувством любви. Особенно хорошо она чувствовала мужчин.
— Через некоторое время, если ты будешь так продолжать, а я знаю, что будешь, станешь самым могущественным человеком в городе. И тогда, если захочешь, пойдешь еще дальше. Но помни о том, что я сегодня тебе сказала.
Эти слова она произнесла лежа в постели, обнаженная, закурив сигарету и поглаживая свою маленькую загорелую грудь, которую он только что поцеловал.
— Мы должны были встретиться раньше… Гастон не способен на то, на что способен ты, если его не подталкивать. А ты и я, мы вместе.
Знала ли Бебе запах Ольги Жалиберт? Надо думать, что да. Наверняка, когда он спал, обнюхивала его кожу.
— Я хотела бы дать тебе совет, Франсуа. Не думай, что я ревную. Ты должен быть осторожнее с мадам Жалиберт… Не знаю может быть я ошибаюсь, но у меня создалось впечатление. что тебя хотят завести слишком далеко.
У нее что, было чутье к его делам и она боялась за их состояние? А ведь как раз накануне Ольга Жалиберт говорила ему о проекте клиники. Клиники, в строительстве которой он будет одним из главных акционеров и который…
— Ничего не бойся. Я знаю, что делаю.
А ведь он вложил фонды в клинику! И сделал это почти с вызовом!
Ну, в чем его могли упрекнуть?
Жене он давал столько денег, сколько она хотела. Дела его находились в самом процветающем состоянии. Так часто, как мог, он ездил в Шатеньрэ. Его запросы были просты. На себя он почти ничего не тратил. Его любовные истории ни разу не вызвали малейшего скандала.
Пусть в городе спросят кого угодно! И ответ будет однозначный:
— Донжи знают, чего хотят.
Они пойдут далеко.
Вопреки той девчонке с большим воображением, которая заказывала в Париже платья, стоившие несколько тысяч франков, чтобы прогуливаться в них по заброшенному саду в деревне, и которая вместе с Мими Ламбер пыталась переводить английских поэтов.
Потому что именно этим они занимались вдвоем! И с таким рвением, как будто от этого зависела судьба всего мира! И, когда Франсуа приезжал, чтобы побыть несколько часов на свежем воздухе, Кло, кухарка, его озадачивала:
— Вы забыли шампиньоны!
Или несоленное масло или еще что-нибудь, чего не было в Орнэ.
— Вы не посмотрите кран в прачечной?
И он шел в пижаме чинить кран, натягивать теннисную сетку. А в это время шторы в спальне оставались закрытыми до десяти или одиннадцати часов утра. Наконец, Бебе спускалась, одетая как на праздник, гибкая, воздушная, с застывшей на губах улыбкой.
— Ты еще не одет, Франсуа? Сейчас будем садиться за стол.
— Что ты делаешь?
Он останавливался, застигнутый врасплох посередине комнаты, забыв, что минуту назад шагал по ней совершенно разъяренный.
— Что ты делаешь?
Это была несколько напуганная Жанна. Он посмотрел на себя в трельяж и увидел искаженное лицо, лихорадочные глаза, взъерошенные волосы. Франсуа рванул галстук, который свешивался с двух сторон воротничка.
— Я спрашиваю, правильно ли ты сделал, что приехал отдыхать сюда. Мне кажется, тебе лучше было бы с Феликсом. Ты слишком много думаешь.
Он посмотрел на нее с горькой усмешкой, ошеломленный тем, что она, как всегда, старалась установить вокруг себя мир и спокойствие.
— Может тебе лучше совершить небольшую поездку.
В отношении Бебе мы никогда ничего не понимали. Думаю,
у неё это от отца, который… Я расскажу об этом в другой раз. Мама будет сердиться.
— Скажи мне, Жанна… Отвечай откровенно. Как ты думаешь я такой же муж, как и другие…я хороший муж?
— Но…
— Отвечай.
— Разумеется.
— Ты уверена, что я хороший муж?
— За исключением нескольких историй, которые получили огласку… Но это так мало значит! Я уверена, что Феликс… Но пока я этого не знаю, меня это не касается.