Правда о Бебе Донж
Шрифт:
— Мы, кажется, встречались у моей родственницы Деспре-Мулинь, не так ли?
— Вы спутали меня с братом, Феликсом…
Несомненно, мосье Бонифас приучился нюхать табак во Дворце Правосудия. И делал это грубо. Крошки табака рассыпались по бороде и нагруднику. Во Дворце одеяние адвоката выглядело более опрятным. Неухоженными были его ногти. Всю эту грязь он носил на себе как-то агрессивно, словно это был внешний признак его неподкупности.
Франсуа встретила самая уродливая в городе служанка. Просторный коридор был отделан под мрамор, который выглядел так же как старые бильярдные
Мосье Бонифас вдовствовал. Его единственная дочь хромала. Чтобы мрачный от черной мебели кабинет выглядел веселее в нижнюю часть окон адвокат вставил витражи.
— Само собой разумеется, если бы, выступали в качестве гражданского истца или вызваны были в суд прокуратурой, я не просил бы вас прийти сюда…
Франсуа был смущен и растерян, будто мальчик, который впервые пришел в школу. После болезни он еще, не общался вне семьи с внешним миром. Кабинет адвоката был таким же мрачным, как и приемная во Дворце Правосудия. Здесь чувствовалось, что мосье Бонифас с яростной энергией готов защищать справедливость.
Медленно, с таким же вожделением, с каким нюхал табак, мосье Бонифас развернул огромный носовой платок, сунул в него нос и смачно высморкался три, четыре, пять раз, потом с интересом рассмотрел полученный результат и только после этого заботливо сложил его.
Была деталь, которая ставила Франсуа в унизительное положение: он никогда не обращался к мосье Бонифасу, обычно имел дела с каким-нибудь молодым адвокатом, которого мэтр должно быть презирал. Он хотел было извиниться, но это было непростительно. Мосье Бонифас был единственным в городе адвокатом, единственным кто удостоился чести так называться, он был адвокатом всех тех, кто не считал деньги. Их секреты он знал лучше, чем священник.
— Я полагаю, ваша теща урожденная Шартье? Представьте, в молодости я немного ее знал. У неё был брат, Фернан, который служил лейтенантом кавалерии в Сомюре, где жил мой кузен. Этот кузен получил в наследство небольшое поместье в нескольких километрах от дома Шартье. Папаша Шартье служил казначеем. Помнится, у него была подагра. Что касается Фернана Шартье, то с ним в Монте-Карло вышла грязная история, связанная с игрой. Он умер молодым где-то в колониях. Вы о нем знали?
— Немножко.
Перед мосье Бонифасом, под его волосатой и грубой рукой лежала папка цвета сомон, на корешке которой круглыми буквами было написано, "Дело Донж". Это в нем значилось, что Бебе Донж…
Что же касается этого Донневиля, за которого вышла замуж ваша теща… Если не ошибаюсь, он был с севера, из Лиля или Рубэ… Да, он был инженером и сразу же после женитьбы согласился работать в Турции. В то время Эжени Шартье была одной из самых красивых девушек того края.
Его рука открывала и закрывала папку. Франсуа спрашивал себя, когда же мосье Бонифас, наконец, перейдет к делу, внезапно адвокат переключился на эту тему.
— Видите ли, мосье Донж, в нашем деле наиболее прискорбным является орудие, которое выбрала моя клиентка. Присяжные часто прощают выстрел из револьвера или там удар кинжала, хотя, замечу, провинциальные судьи более строги, чем парижские. Когда
С этой стороны их нельзя винить, потому что они правы. Почти невозможно защищать клиента, совершившего преступление с помощью яда. В приступе сильного эмоционального напряжения можно выстрелить или зарезать. Но трудно допустить, что волнение длиться так долго, что позволяет воспользоваться ядом, дождавшись благоприятного момента.
Он еще раз, не спуская глаз с Франсуа, понюхал табак. Впервые в жизни Донж, сидя в неудобной позе на стуле, почувствовал себя беспомощным. Он не признавал драмы в том виде, в котором она была изложена в папке, которую была готова раздавить тяжелая лапа адвоката. — кроме всего прочего, моя клиентка допустила неосторожность, сознавшись, что достала яд за три месяца до преступления! Вы знаете мосье Руа, нашего прокурора? Я предвижу эффект, который он извлечет из этой констатации. Могу ли я спросить вас, мосье Донж, каковы были условия вашего бракосочетания?
— Мы не подписали брачный контракт.
Он ответил тихо, бесцветным голосом, как в школе. Ему стало страшно. В этом кабинете с черной мебелью и старыми безделушками и цветными витражами, которые изменяли свет, он не мог представить силуэт, лицо, волосы своей жены!
— Значит, общность имущества. Это не облегчит мою задачу. Во сколько вы оцениваете свое состояние?
— Трудно сказать…
— Слишком большое?
— Ну, если бы его пришлось срочно продать. Мастерская не имеет большой цены, но сыроварня, здания с участками, оборудование стоило более 1200 тысяч франков. Что же до…
— Какой вы имели из этого доход? Из всего?
— Вдвоем с братом, около ста тысяч франков.
— Да, ведь вы компаньоны. Значит ваша часть капитала около двух миллионов? Прокурор скажет три.
— Я не вижу взаимосвязи, — робко вмешался Франсуа.
— Связь между цифрами и делом моей клиентки? Стало быть, мосье Донж, вы не знаете, что девять из десяти отравлений, девяносто пять случаев из ста, это преступления, совершенные в таких вот интересах. В остальных пяти случаях обычно речь идет о женщине, которая хочет избавиться от надоевшего мужа и выйти замуж за любовника. Чаще всего это относится к фермерским хозяйствам: крестьянка хочет выйти замуж за кого-то из своих работников и, чтобы стать вдовой, прибегает к отраве.
Опять был развернут носовой платок, прогудела труба, мосье Бонифас с удовлетворением вздохнул, на мгновение замолчал, взглянув на собеседника.
— Я хочу сразу сказать, что не считаю ваш случай аналогичным. Но поскольку мы не знаем, по какому пути пойдет прокуратура, мы должны все предусмотреть. Могу напомнить вам дело Мартино, защиту по которому тщательно готовил один из знаменитых парижских адвокатов. Но на процессе прокурор задал такой вопрос, что…
Франсуа вспотел. Даже, если бы его сейчас внезапно спросили, где находится, разве он смог ответить? Он чувствовал себя нигде, ни во времени, ни в пространстве. А немного грассирующий, безжалостный голос неряшливого, бородатого адвоката продолжал: