Правда о Бебе Донж
Шрифт:
Все несчастье было от того, что Бебе любила его, любила до отчаяния, бесповоротно! А он ничего не замечал!
— Все, что я могу сказать вам, мосье Донж, поскольку вы простили свою жену и желали бы оправдательного приговора, то, как адвокат…
Потому что, как мужчина, он все еще судил строго и вряд ли кто-нибудь мог сделать иначе! Он испачкал себе нос табаком.
— Сейчас мне трудно сказать вам, как поведу дело, потому что это будет зависеть от состава суда и обвинительной речи. Ио я должен вам сказать,
Франсуа не помнил, как выбрался из этой западни. Наверное, ему открыл дверь сам мосье Бонифас. Как только он увидел свет, ощутил другой воздух, то бросился вперед, не помня, пробормотал или нет слова вежливости.
На улице было солнечно и пыльно, какой-то торговец овощей тащил свою маленькую тележку, с привязанной к ней собакой.
— В Америке… как сказал судебный следователь, а он далеко не глуп…
Какое слово он употребил?
— Моральная жестокость…
Три или четыре раза он пытался завести машину, забывая включить зажигание.
Бебе заявила:
— Нужно, чтобы остался он или я… Я думаю, что ребенку больше нужна мать, чем отец…
Он не помнил, что сегодня был рыночный день. Поэтому попал "в пробку".
— Вы что, не видите? — крикнула ему какая-то кумушка, указывая на знак.
Ему пришлось совершить ряд маневров, чтобы выбраться с этой улицы, дав задний ход.
IX
Он узнавал эти места. По этой дороге они уже ездили с Феликсом. Из Милло они выехали до наступления ночи. Там они купили перчатки, потому что Милло — город перчаток. Кстати, хозяина сыроварни тоже звали Милло.
Чтобы добраться до Каора, нужно пересечь обширное каменистое плато, на котором нет ни дома, ни дерева — каменная пустыня.
Почему сегодня он так торопился? Он не виноват, что забыл об этом. Он изо всех сил старался вспомнить. Делал все возможное! Кто же это так говорил? Нужно думать, что и "этого возможного" не хватало. Конечно, он был еще слаб. Нет! Даже если собрать волю всего мира, то всё равно он не смог вспомнить* почему так торопился.
Были сумерки, что-то среднее между светом и тьмой. Камни лежали серые, как и небо. Теней не было, только несколько больших камней, которые может быть являлись аэролитами.
Ни день и ни ночь. Франсуа было одновременно и холодно и жарко. Мокрый от пота, он дрожал. Он изо всех сил давил на акселератор, но несмотря на это, машина двигалась не быстрее, чем жук скарабей.
Что он должен сделать: проехать не увидев ее или притвориться, что не видит ее? Он знал, что Бебе там, на левой стороне каменистого плато в маленькой белой машине. На ней было платье из зеленого муслина, которое ниспадало до икр, соломенная шляпа. В руках она держала зонтик. Ну зачем брать зонт, если едешь в машине. Правда, автомобиль был открытый, похожий на тот,
— Тем хуже для нее!
Разумеется, это Бебе подавала ему знаки зонтиком. Почему у нее была белая машина? Почему она пустилась в путешествие одна, да ещё ночью? Зачем она съехала на эту маленькую дорожку, справа от дороги, оттуда ей не выбраться?
Машина Бебе сломалась. Тем хуже! Он торопился… Боже мой! Как это он мог забыть, куда едет и какое у него было срочное дело?
Проехать, притворившись, что не видит жену? Это было бы невежливо. Папаша Донж был прекрасным мастером своего дела, но, кроме того, он учил сыновей вежливости.
— Хэлло! Здравствуй, Бебе!
Ну вот! Не остановился, не притормозил, будто не знал, что ее машина сломалась! Она продолжала махать зонтиком. Слишком поздно! Он проехал. И не оглянулся…
Сколько времени она там пробыла? Он не мог терять ни минуты. У него было очень важное свидание. А вот и доказательство, его ждала целая толпа.
В зале их собралось более сотни. Среди них были люди, которых он нё знал, и другие, незнакомые, его рабочие, официант из Центрального кафе, тот самый, вручивший ему на новый год бутылочку ликера…
— Садитесь.
— Сначала, я должен объяснить вам, мосье Руа…
— Та-та-та-та-та-та-та… Я вам сказал садиться…
Узнали ли остальные в нем мосье Бонифаса? Костюм короля изменял его внешность, но конечно же, это была его борода и его пушистые брови. На нем был костюм короля, красная мантия, на голове корона, в руках — скипетр. Когда он говорил: "та-та-та-та-та", то слегка бил скипетром по плечам Франсуа, и его лицо, такое же раскрашенное, как лицо короля на игральных картах, выражало бурное веселье.
Вот почему не узнавали его: из-за этого раскрашенного лица и этой сальной улыбки!
— Мой маленький друг…
— Извините, я не вам…
— Та-та-та-та-та-та-та…
И опять скипетром по голове. И тогда, опустив глаза, он с ужасом заметил, что стоит в одних кальсонах. Ему нужно было дать время, чтобы одеться. Не мог он появиться перед королем в кальсонах. Из-за этого он терял многое.
— Мосье де Руа…
— Тихо!.. И вы там, внизу, тихо…
Франсуа повернулся и увидел лишь головы, в просторный зал, отделанный черным, похожий на кабинет мосье Бонифаса, подошли еще люди.
— … моральная жестокость… Вы проявили моральную жестокость, дружок… Ха! Ха! Трибунал приговаривает вас к двадцати годам больницы. Сестра Адони, уведите приговоренного.
— Мосье! Мосье! Уже восемь часов…
Старая служанка на набережной Таннер суетилась.
— Какой костюм вам приготовить? Хорошо бы вам принять ванну… Ваша постель в таком беспорядке… Наверное, вы очень беспокойно провели ночь…
— Какая сегодня погода?
— Идет дождь.
Черный костюм это, пожалуй, слишком. У него будет вид… Серый костюм?