Правила одиночества
Шрифт:
— Ничего, не жалуюсь, а у тебя?
— А у меня че-то слабость в руках в последнее время, — пожаловался Толик.
Не успел Бахадин выразить сочувствие, как Толик добавил:
— С утра двумя рукам согнуть не могу.
И захохотал.
Ислам улыбнулся, глядя на сконфуженного напарника.
— Иди отсюда, похабник, — сказал тот, — работать мешаешь.
— От работы кони дохнут, — сказал Толик и добавил: — Ничего, придешь ко мне за форсунками.
Повернулся и пошел, качая бедрами. Хыдыр, талыш, недавно вернувшийся из армии, работающий слесарем-сборщиком в соседнем
— Ну что, друг, работать будем или мечтать? — спросил Бахадин, надевая рукавицы.
— Как же, с тобой помечтаешь, — сказал Ислам.
Он надел на голову войлочную шапочку, водрузил маску, вставил в держатель новый электрод, встал к кондуктору, положил на металлический стол две заготовки из швеллера и прижал их третьей так, что получилась буква П, сказал: «Поехали». Ислам точечной сваркой прихватил конструкцию в нескольких местах и стал обваривать все места соприкосновения швеллеров. Когда он закончил, Бахадин подогнал тельфер, тросами подцепил конструкцию, перевернул ее. Подождал, пока Ислам проварит недоступные ранее места, переместил конструкцию в угол и уложил на землю.
До обеда Ислам работал без перерывов. Бахадин остановил его, произнеся по-русски «шабаш».
— Что с тобой случилось? — с лукавой улыбкой спросил он, — даже перекур ни разу не сделал. Не иначе как влюбился.
— Хуже, — ответил Ислам, снимая с головы маску и утирая залитое потом лицо.
— Не пугай меня, — сказал Бахадин, — хуже этого может быть только женитьба, но в пятницу ты еще был холост, не мог же ты жениться за выходные.
— А что такого сложного, — заметил Ислам, — пошел в мечеть, молле десять рублей дал, и он за десять минут обряд совершит. А разводиться еще проще, даже молла не нужен, три раза «талак» произнес и ты свободен.
— Все это так, — заявил Бахадин, — только Советская власть наших обрядов не признает, а жаль — женщины совсем распустились. Ладно, идем обедать, а то всё съедят.
— Ты иди, я не пойду.
— Почему? Денег нет? Я одолжу.
— Не хочу, деньги есть у меня.
— Ну, как знаешь.
Ислам подошел к бочке с водой, где столпились рабочие, умылся, затем вышел из цеха и направился к вагонам, стоявшим у завода на приколе. Он устроился между колесами, снял брезентовую куртку, положил ее под голову и мгновенно заснул. Снов не видел. Проснулся оттого, что кто-то стукнул его по ноге. Ислам открыл глаза и увидел Испендияра, который прогнусавил: «Обед давно кончился». Ислам молча вылез и направился в цех.
— Еще раз увижу, оштрафую, — крикнул ему вслед мастер, — распустились совсем, спят на рабочем месте, плана нету.
Бахадин сидел на стопке железных листов, подложив под себя рукавицы.
— Ты что, меня разбудить не мог? — упрекнул Ислам напарника.
Бахадин пожал плечами и поднялся.
Замечено, что время после обеда идет быстрее или медленнее, в зависимости от того, что ты собираешься делать вечером. Вечером была разборка с Таиром-тюремщиком, поэтому время пролетело очень быстро.
После работы Ислам только успел заехать домой
— Может, отдохнешь немного? — возмутилась мать.
— Я недолго, — успокоил ее Ислам, — дело есть небольшое.
Мать недовольно покачала головой и в сердцах попыталась достать сына гибким прутом, которым она стегала шерсть, но тот успел отскочить.
Ислам вышел со двора, обменялся с Гара рукопожатием, и они двинулись в сторону центра.
— Я позвал Абдула, — заговорил Гара, — но он заявил, что когда у него была разборка с Тельманом, ты отказался помочь ему.
— Я с Тельманом учился в одном классе, — раздраженно ответил Ислам. — А ты не сказал Абдулу, что это он прижег Корневу лоб?
— Конечно, но он сказал, что за себя сам ответит, короче, не согласился.
— Вот свинья, — в сердцах бросил Ислам, — ведь он заварил эту кашу. Если бы не он, Корнев вряд бы ли пошел на принцип.
Гара пожал плечами. Возле Центрального универмага Гара сказал:
— Подожди две минуты, мне купить надо кое-что.
— Ты тоже время выбрал для покупок, — недовольно сказал Ислам, — может, еще на базар зайдем?
— Базар уже закрыт, — ответил Гара.
Он скрылся в дверях магазина и через некоторое время вышел, держа в руках небольшой сверток. Ислам покосился на него, но любопытствовать не стал. Через несколько шагов Гара развернул сверток, в руках у него оказался тонкий хозяйственный нож с деревянной ручкой, он засунул его за ремешок часов с внутренней стороны, сказав при этом:
— Таиру в живот засуну, мне все равно послезавтра в армию идти.
Ислам заметил:
— Встретишь Джавдета — не убивай его, он мой. Но Гара не оценил юмора.
— Джавдет кто такой? — спросил он.
— Никто, пошли быстрей, а то опоздаем.
— Не опоздаем, вон они, в чайхане сидят.
Корнев действительно сидел в скверике за столом, в окружении нескольких молодых людей лет двадцати пяти — тридцати, с решительными лицами. Корнев тоже заметил Ислама и с любопытством на него воззрился и, видимо, привлек внимание остальных, так как вся компания вдруг повернула головы и проводила их взглядами.
— Интересно, кто из них Таир, — пробормотал Гара.
— Скоро узнаем, — рассеянно сказал Ислам.
Он думал о том, что поступил опрометчиво, не обеспечив себе надежный тыл в лице хотя бы двоюродных братьев. Он почти не общался со своей родней, и напрасно, поскольку только с материнской стороны у него насчитывалось одиннадцать двоюродных братьев, которых можно было позвать на эту «вечеринку», но это только сейчас пришло ему в голову. С отцовской родней отношений не было никаких, мать они не приняли с самого начала. Последний раз Ислам был в отцовском доме лет десять назад, когда деда разбил паралич. Отца в Ленкорани к тому времени уже не было, он осваивал необъятные просторы Сибири. Дед лежал в кальсонах на открытой веранде, под одеялом; увидев мальчика, он поднялся (несмотря на увещевания родных), обнял Ислама и заплакал. Он был небрит… Утратил дар речи и произносил только нечленораздельные звуки. Через несколько месяцев он умер.