Правила одиночества
Шрифт:
— У меня дефицит жизненного пространства, — сказала Нина после того, как Сенин их представил друг другу, — садитесь на диван, пожалуйста, больше некуда, а я вам сейчас закуску сооружу.
— Зато у нее избыток гостеприимства, — улыбаясь, сказал Сенин. — А как ты, Нинуля, догадалась, что нам закуска понадобится?
— Пусть это останется моей маленькой тайной, — ответила Нина и вышла из комнаты, прикрыв за собой дверь.
До чего же умна, чертовка! — восхитился Сенин, придвигая к дивану журнальный столик. Ислам вытащил из полиэтиленового пакета
— А что это за Катька? — спросил Ислам.
— Жена моя. Как-то у нас спор вышел по поводу многоженства у мусульман. Сам понимаешь, больная тема для нее. Нина говорит, что это грех, что не может быть хорошим то, что свальным грехом люди живут. А я этим вопросом интересовался когда-то, стал защищать, сказал, что мусульмане, в отличие от баптистов, отводят для каждой жены определенный день, и если мусульманин в этот день пойдет к другой жене, то скандал может разразиться нешуточный. Ну вот, с тех пор она меня такими словами и встречает.
Вернулась Нина, держа перед собой огромный поднос с тарелками. Вскоре на столе оказались маринованные грибы, соленые огурчики, квашеная капуста, слабосоленая селедка, политая подсолнечным маслом и густо усыпанная кольцами репчатого лука, сырокопченая колбаса, вареная картошка и сковорода с жареной курицей.
— А суп будете? — спросила Нина.
— Потрясающе, — сказал Ислам, — неужели и суп успели сварить?
— Ну что вы, суп у меня был, — чистосердечно призналась Нина, — он вчерашний. И курицу я в обед жарила.
— Это нисколько не умаляет ваших достоинств, — искренне заявил Ислам.
— А вот он не ценит, — пожаловалась Нина, указывая пальцем на Сенина.
— Как ты можешь, Нина! — укоризненно произнес Сенин. — Да я, если хочешь знать, не только ценю тебя, но еще люблю и уважаю. Давай, Ислам, выпьем за нее.
— С удовольствием, — сказал Ислам.
— А мы, Нина, между прочим, в бане были, — сказал Сенин после того, как они выпили за хозяйку.
— Да я уж вижу, лица красные.
— А мой друг, Нина, между прочим, — директор рынка, можешь у него продукты брать со скидкой, овощи всякие.
— А где рынок находится?
Ислам назвал район.
— Эх, далеко, жалко! Как говорится, за морем телушка полушка, да рубль перевоз.
Раздался звонок в дверь.
— К кому это? — встревожилась Нина. — Соседей дома нет.
— Открывай, Нина, это к нам, — сказал Сенин.
— К кому это — к вам? — подозрительно спросила Нина.
— К ним, вернее, — кивая на товарища, объяснил Сенин, — девушка ихняя. И сам пошел вслед за хозяйкой к дверям. Ислам тоже поднялся, но остался в комнате, чего толпиться в прихожей. Было слышно, как Сенин представлялся, знакомил девушку с Ниной. Вскоре он вернулся один, показывая сжатый кулак с поднятым большим пальцем и укоризненно шепча: «Старик, ты не прав, она очень даже».
— А ты бы еще выпил, — посоветовал Ислам, невольно вторя Маше, — а где она, убежала?
— Руки моет, чистоплотная.
Появилась Маша. Сенин засуетился, усаживая девушку на диван, и сам сел рядом. Маша посмотрела на Ислама и улыбнулась:
— Здравствуйте, не очень-то вы меня встречаете, могли бы и выглянуть.
— Я сам в гостях, — сказал Ислам, — быстро ты прилетела, молодец.
— На крыльях любви, — ответила Маша.
— Нормально доехала?
— С вас сто пятьдесят рублей за дорогу, а за моральный ущерб с вас брать не буду.
— Что случилось?
— Таксист клеился всю дорогу.
— Ну, это ничего, — сказал Ислам, — они ко всем клеятся.
— К вам тоже? — спросил Маша.
— Я имею в виду женщин, — спокойно ответил Ислам, хотя вопрос был дерзкий, в ее обычной манере.
Вернулась Нина, неся чистую тарелку и столовые приборы.
— Товарищи женщины, предлагаю выпить за вас, — сказал Сенин, поднимаясь, — этот бокал я буду пить, как гусар, стоя. За вас, потому шта (подражая Ельцину) именно в вас, по моему глубокому убеждению, и заключается смысл жизни.
Он был похож на сеттера, сделавшего стойку при виде дичи. Оттопырив мизинец, опрокинул рюмку и сел, довольно улыбаясь.
— А что, Маша, чем вы в жизни занимаетесь? — спросил Сенин.
— А что, разве мой друг не просветил вас? — в тон ему ответила Маша.
— Как она хорошо сказала — мой друг! — восхитился Сенин. — Прям как в девятнадцатом веке!
— А по-моему, она ответила тебе довольно дерзко, — уточнил Ислам, — они нынче все такие дерзкие. Ни слова в простоте.
— Ну что ты, разве такая милая девушка может дерзить?
— Саша, возьми себя в руки, — сказала Нина, — а то из тебя сейчас патока потечет.
— А вы не ответили на мой вопрос, — не унимался Сенин.
— Я учусь в театральном, а в свободное от занятий время подрабатываю прислугой вот у этого господина.
— Вы актриса?
— Нет, я экономист.
— Жаль, что вы не актриса, у вас такая интересная внешность.
— Не надо ничего о моей внешности, я вас очень прошу.
— А я ведь тоже уборщицей подрабатываю, — сказала Нина, — вот какие мужчины у нас теперь пошли: не могут женщину обеспечить — я имею в виду только своего мужчину, — поправилась она.
— Да мы уже поняли, — процедил Сенин.
— Ну что вы, я сама, — заявила Маша, — мне не надо, чтобы меня обеспечивали, я человек независимый!
— Эх, а я и рада быть зависимой, но не выходит, — вздохнула Нина, — в трех местах тружусь, как белка в колесе! А мой мужчина меня не содержит — так обидно!
— Это она для красного словца так говорит, — заметил Сенин, — но я, Нина, не для этого гостей пригласил, чтобы ты им всю нашу подноготную рассказала.
Казалось, его нисколько не задели слова Нины, он по-прежнему был весел, балагурил и сыпал комплиментами в адрес обеих женщин. Но Нина не унималась: видимо, она принадлежала к тому типу людей, которым для проявления смелости нужны зрители. Она была из породы публичных деятелей.