Право на выбор
Шрифт:
— Что? — нет, мне правда интересно, что он сделает, он и сам скорее всего не знает, вон как разошелся…
— Я тебя в госпиталь военный сдам. Там вечно медсестер не хватает. Может, ценность жизни усвоишь.
Ценность жизни, да?
Наверное, что-то такое у меня на лице… он вдруг затихает, смотрит внимательно… а потом спрашивает совершенно другим голосом:
— Что с тобой случилось?.. Это ведь… неправильно. Так не должно быть у живого существа.
Сказать или…
— Честность за честность. Ты обещала.
И
Но отступать некуда. Голос звучит как будто чужим — как будто я сама слушаю, а не говорю.
— Я… заболела. Там, на Земле… Сразу не поняла даже… я… начала видеть… и слышать… странные вещи… которых никто другой не видел и не слышал. Я стала делать странные вещи… иногда страшные, чудовищные… а когда наконец добралась до врача, оказалось, что у меня какие-то изменения вот тут, — прикосновение к виску, — и это нельзя вылечить. Можно только сдерживать проявления. И когда казалось, что мир разваливается… боль помогала мне отличить реальное от нереального. Так что ты прав, это… неправильно. Это ненормально, и я сама это знаю. Когда меня забрали на станцию, то это искажение вроде бы вылечили… я больше не вижу и не слышу всякое… так что не волнуйся об этом, я никому не наврежу или… не сделаю ничего странного. Но для меня нет никакой сложности в том, чтобы причинить себе боль сознательно, я не боюсь крови, не боюсь боли… такой во всяком случае не боюсь…
Потому что есть кое-что пострашнее боли…
— Эй…
Например, очнуться на улице и не помнить, как здесь оказалась… не помнить, что делала последние несколько часов и даже — дней… смотреть в лица людей и не отличать их друг от друга…
— А? Извини… задумалась…
Раш молчит, слегка хмурится… потом с непривычной осторожностью спрашивает:
— А твоя семья?
Ааа… черт… так и знала, что спросит…
— Мы… не близки… Мама… родила меня очень рано от человека, которого не любила. С отчимом и сестрой никогда особо не ладилось… а когда заболела, то и подавно… Сестру я могу понять — она просто боялась за своего ребенка, боялась, что я могу… что-то ему сделать… А мама…
Искаженное лицо — как гипсовая маска.
– Не надо было тебя рожать! Чудовище!
— В общем, не думаю, что меня ищут там… на Земле… скорее всего похоронили, перекрестились и стараются забыть, как страшный сон…
Я замолкаю — чувство пустоты там, где жило горькое, плотное, темное, кажется странным и даже пугающим. Я так давно никому не говорила… да я никому по сути не говорила… не знала, как вообще такие вещи рассказывать… и надо ли? Может, не стоило?.. если он сейчас начнет утешать… или жалеть…
Раш потирает подбородок, внимательно смотрит, а потом спокойно говорит:
— Короче, семья на тебя положила… длинный и ржавый?
Я хлопаю глазами как кукла. Что? Что он только что...
— Ну… выходит, что так.
— Ну и к шерху
— Ээээм…
— Тем более, что по итогу ты всех нагнула.
— ...в смысле?
— В прямом. Ты вырвалась из серого и загазованного мирка и вылечилась, выжила после столкновения с шерхами, попала на одну из передовых планет Объединения. Дома ты была пустым местом — а здесь живое подобие богини, драгоценная Шер-аланах сразу двоих туров. Твой брачный союз зарегистрировал представитель правящего дома, а местному языку учит принцесса Уйрима, любимая дочь старого правителя. Так что ты всех поимела, ты, которую ни во что не ставили и бросили одну сражаться с ужасной болезнью.
— Подожди-подожди… что?.. какая принцесса? Какой правящий род? Ты о чем вообще?
— О том, — Раш наклоняется и легонько щелкает меня по лбу, — что ты победила. Обошла всех, кто тебя бросил, всех, кто пренебрег тобой. Они конечно не узнают об этом, но знаешь об этом ты.
— Я же ничего для этого не сделала... в этом нет моей заслуги...
— Как и вины в твоей болезни. Понимаешь, что я хочу сказать, бестолочь?
Беспокойная легкость внутри растекается, расползается по телу… прячется по углам… на ее месте появляется что-то новое… чувство, давно уже забытое… и навсегда казалось бы утерянное…
— Капелька самоуважения никогда не повредит, верно?
4-9
Наутро, после короткого и беспокойного сна, мы выбираемся из дома — почти силой, потому что дверной замок заклинило, и его пришлось практически выбивать. Снаружи — аховый ужас: всюду камни, обломки древесных стволов и ветвей, месиво из стекла и земли. Один из защитных экранов снесло, второй покосился, и Раш одним движением сорвал его в конец. Режущий звук разнесся в тишине, такой же чудовищной, как и пейзаж.
— Попробуем добраться до центра, там наверняка уже медики и спасатели. Может, даже наладили связь кроме аварийной.
Я киваю заторможенно, с трудом представляя, как пробраться через эти завалы и сохранить в целости лодыжки.
— Давай руку. Если ты себе тут шею свернешь, Мар свернет ее мне.
Я цепляюсь за его ладонь после секундной заминки — умолкшее нечто внутри снова начинает гундосить. Что ты делаешь, зачем, как не стыдно, ты пожалеешь… все это я слышала внутри себя и снаружи чаще, чем хотелось бы, даже странно, что не образовался иммунитет... вместо этого мысли в голове чернеют, набираются душной, отравляющей тяжести… Что ты ему позволяешь? Что ты позволяешь себе?
— Не спи, — Раш чуть дергает и сжимает крепче ладонь. Рука у него большая, намного больше моей, и горячая настолько, что моя сразу же начинает потеть, от этого неловко и хочется вытянуть ее из захвата… Сожаления и угрызения удается вытеснить только трижды споткнувшись и чуть не угодив ногой в расщелину — Раш ругается, грозит закинуть на плечо, но дорогу выбирает бережно и внимательно. Мы добираемся до условного центра города окольными путями, вдоволь насмотревшись на оставленные камнепадом разрушения — у меня сохнет во рту, когда я вижу пробитые стены, крыши и следы крови на ступенях.