Православие, инославие, иноверие. Очерки по истории религиозного разнообразия Российской империи
Шрифт:
Болгарский случай оказался особенно острым, он же имеет особое значение для нашего рассмотрения событий в Грузии. Ведь, в отличие от других случаев на Балканах, болгарская церковная автономия предшествовала политической независимости, а не следовала за ней. В результате борьба между национализирующимся болгарским духовенством и церковной иерархией патриархата, в которой преобладали греки, происходила внутри империи, а ее разрешение – политическое, если не церковное – зависело в конечном итоге от власти султана. В то время как умеренные элементы среди греков и болгар искали компромиссное решение, разногласия по поводу территориальной юрисдикции и степени автономии для предполагаемого экзархата оказались непреодолимыми. Болгары стремились устранить любое греческое вмешательство в свои религиозные дела, тогда как патриархат считал полную церковную независимость нарушением канона. Болгары также хотели, чтобы в новый экзархат вошли те части Македонии и Фракии, которые населяли славяне, тогда как патриархат и Греческое королевство категорически стояли на том, чтобы границы экзархата проходили к северу от Балканских гор. Несмотря на опасения, что существование экзархата с четко определенными границами рано или поздно приведет к требованию политической автономии, Порта по ряду причин в итоге встала на болгарскую сторону. В феврале 1870 года султан в одностороннем порядке издал фирман, утверждающий создание нового болгарского экзархата, в то время как патриархат в 1872 году под сильным греческим давлением объявил иерархов и мирян новой церкви «схизматиками» [210] .
210
Kraft E. Von der Rum Milleti. P. 401–404; Теплов В. Греко-болгарский церковный вопрос по неизданным источникам // Русский вестник. 1882. Т. 159. Май. С. 389–444; Июнь. С. 811–862; Stavrianos L.S. The Balkans since 1453. New York, 1958. P. 364–375; Meininger T. Ignatiev and the Establishment of the Bulgarian Exarchate, 1864–1872: A Study in Personal Diplomacy. Madison, 1970; Riis C. Religion, Politics, and Historiography in Bulgaria. Boulder, CO, 2002. P. 124–129; Kofos E. Attempts at Mending the Greek-Bulgarian Ecclesiastical Schism (1875–1902) // Balkan Studies. 1984. Vol. 25. № 2. P. 347–368.
В
211
Цит. по: Теплов В. Греко-болгарский церковный вопрос… С. 843–844. Частично приводится на английском в работе: Kitromilides. Imagined Communities. P. 181–182. См. интересную критику акта, осуждающего болгар: Теплов. Греко-болгарский церковный вопрос. С. 844–862.
Эти события представляли огромный интерес и для государственных, и для церковных деятелей в России. Историография приписывает Петербургу, и в особенности его энергичному послу в Константинополе Николаю Игнатьеву, решительную поддержку болгарской идеи и рассматривает экзархат как по сути своей плод панславистских устремлений. На самом деле позиция России была гораздо более противоречива. Надо признать, что Игнатьев глубоко симпатизировал болгарам и уже начинал призывать к тому, чтобы российская политика больше основывалась на национальных соображениях – связях со славянским миром, чем на чисто религиозных, т. е. заботе о православных христианах. При этом он понимал, что безоговорочная поддержка болгар вызовет недовольство греков и что раскол между греческим и славянским мирами значительно воспрепятствует борьбе России за влияние в этом регионе. Кроме того, уважение к интересам православной церкви и религиозные чувства заставляли его искать компромисс любыми способами. Его цель, таким образом, состояла в том, чтобы пойти навстречу болгарским устремлениям, но ни в коем случае не порывая с греками [212] . Российский Св. синод тоже выступал за компромисс со значительными уступками для болгар, но только в контексте сохранения единства церкви. Он отмечал, например, что «некоторые, если не все, желания болгар… суть, конечно, желания самые естественные, основательные, законные». Но в свете православного канона Синод отказался вмешиваться в дела своей сестринской церкви и отверг предложения Игнатьева и впоследствии патриарха Константинопольского созвать вселенский собор для решения данного вопроса. С точки зрения Синода греко-болгарский конфликт не касался догмы, и поэтому являлся внутренним делом Константинопольской церкви [213] . Таким образом, и Игнатьев и Синод, будучи, возможно, на стороне болгар, настаивали на каноническом разрешении спора. Принципиальное различие состояло в том, что, хотя Синод на основании канона воздерживался от вмешательства, Игнатьев активно участвовал в конфликте и даже способствовал одностороннему созданию болгарской автокефалии – посредством султанского фирмана, когда стало ясно, что компромисс невозможен.
212
Цитаты из: Дмитриевский А.А. Граф Н.П. Игнатьев как церковно-политический деятель на православном востоке. СПб., 1909. С. 9; Записки Графа Н.П. Игнатьева (1864–1874) // Известия Министерства иностранных дел. 1914. № 3. С. 161. См. также дискуссии в работах: Meininger T. Ignatiev and the Establishment… P. 25–30, 195–197; Хевролина В.М. Российский дипломат, граф Николай Павлович Игнатьев. М., 2004. С. 103–107, 162–181.
213
Теплов В. Греко-болгарский церковный вопрос… С. 436–437, 818; Meininger. Ignatiev and the Establishment. P. 112–117; Хевролина В.М. Российский дипломат. С. 168, 172–175.
Если создание болгарского экзархата было уникальным событием для Османской империи, то Габсбургская монархия узаконила несколько автокефальных единиц в XIX и начале XX века. Подъем национальных настроений среди румын в XIX веке привел к решительным попыткам православных румынских иерархов возродить митрополию в Трансильвании, прекратившую свое существование, когда б'oльшая часть православной иерархии согласилась на церковную унию с Римом в 1700 году [214] . Как и греки в Константинопольском патриархате, сербские епископы энергично воспротивились этим усилиям, настаивая на том, что Карловицкая митрополия является истинным центром церкви в Габсбургских землях, и даже требуя признания церковнославянского языка официальным общим языком церковной администрации [215] . Хотя обращения румын к государству сперва остались незамеченными, в начале 1860-х годов император Франц Иосиф дал понять, что он поддерживает восстановление Трансильванской митрополии. Оно состоялось в 1864 году. Решение императора исключить Буковину из новой церковной единицы помешало созданию единой Румынской православной церкви внутри монархии [216] . Но национальный фактор несомненно стал центральным при организации управления делами православной церкви в Австро-Венгрии начиная с 1860-х годов, несмотря на то что существование исторически сложившихся территорий, таких как Буковина и (позднее) Босния и Герцеговина, заставляло также учитывать и ненациональную логику [217] .
214
Эта уния была румынским аналогом Брестской унии 1596 года в восточных землях Речи Посполитой, в результате которой возникло униатское, или греко-католическое, вероисповедание. Из последних публикаций о Брестской унии см.: Gudziak B. Crisis and Reform: The Kyivan Metropolitanate, the Patriarchate of Constantinople, and the Genesis of the Union of Brest. Cambridge, Mass., 1998.
215
Эта митрополия была создана в 1737 г. для сербского населения монархии; после ликвидации патриархата в Пече в Османской империи в 1766 г. она стала полностью автокефальной.
216
Вена разрешила создание отдельной православной митрополии для Буковины в 1873 г., очевидно потому, что эта территория оставалась частью Австрии, тогда как Трансильвания находилась в венгерской части монархии после соглашения 1867 г.
217
Мое изложение основано на работе: Hitchins K. Orthodoxy and Nationality: Andreiu Saguna and the Rumanians of Transylvania, 1846–1873. Cambridge, Mass., 1977. Особ. р. 173–198. Православная церковь в Боснии и Герцеговине получила автокефалию вскоре после австрийской аннексии этой территории в 1908 г.
Итак, в эпоху национализма автокефальные церкви в православном мире возникали все чаще. Некоторые являлись результатом постепенной дезинтеграции Османской империи, а другие формировались внутри имперских государств. В каждом случае центральную роль в создании новых церквей играли националистические устремления, а покинутые ими «материнские» церкви – Константинопольский патриархат и Карловицкая митрополия – сами в результате стали более однородными этнически [218] . До 1905 года православная церковь в Российской империи не сталкивалась с подобными требованиями предоставления автокефалии, главным образом по двум причинам. Во-первых, Россия была гораздо сильнее – как внутренне, так и на международной арене, – чем Австро-Венгрия или Османская империя, и это обстоятельство способствовало сдерживанию сепаратистских тенденций, особенно среди нерусских народов, исповедовавших православную веру. Во-вторых, в отличие от второстепенного статуса в Габсбургской и Османской империях, православие в России являлось не только главным вероисповеданием империи, но и все в большей степени инструментом обрусения. С точки зрения Петербурга православие представляло собой важнейший (хотя, конечно же, не единственный) источник единства империи, и его дробление очевидно имело бы серьезные последствия для целостности империи. И Вена и Порта, напротив, были гораздо менее идеологически связаны с православием и поэтому в большей мере
218
Константинопольский патриархат постепенно начинал подчиняться националистической программе греческого правительства в Афинах. См.: Kitromilides Р. Imagined Communities. P. 181–182; Kraft Е. Von der Rum Milleti. P. 404–406.
От католикоса до экзарха: грузинская церковь после присоединения
Возникновение автокефалистских требований в Грузии было тесно связано с политической обстановкой 1905 года, когда царский режим оказался на грани краха и народы на окраинах империи начали активно выступать против власти [219] . Но оно было также неразрывно связано с характером православной церковной организации, созданной в Закавказье после его присоединения. Трудно установить с какой-либо долей определенности, действительно ли церковь в восточной Грузии имела автокефалию де-юре в столетия, предшествовавшие присоединению грузинских царств в начале XIX века, как утверждали автокефалисты. Мы можем более смело утверждать, что, когда в 1811 году институт католикоса был ликвидирован и вместо него поставили «Экзарха синодского над Грузией», грузинская церковная независимость прекратилась де-факто [220] . То, что церковь в Закавказье подверглась сравнительно широкой реорганизации в первое десятилетие существования экзархата, когда значительно сократилось число епархий, были созданы синодальные конторы, ликвидирована должность католикоса и т. д., лишь подтверждало утрату независимости [221] .
219
См., напр.: Ascher A. The Revolution of 1905: Russian in Disarray. Stanford, 1988. Особ. р. 152–161; Blobaum R. E. Rewolucja: Russian Poland, 1904–1907. Ithaca, 1995.
220
См. обзор истории грузинской церкви: Hauptmann P. Unter dem Weinrebenkreuz der heiligen Nino: Kirchengeschichte Georgiens im "Uberblick // Kirchen im Osten. Vol. 17. 1974. S. 9–41.
221
Gvosdev N.K. The Russian Empire; Е.К. [Епископ Кирион]. Краткий очерк истории Грузинской Церкви и Экзархата в XIX столетии. Тифлис, 1901. С. 36–43. Цитата: С. 36; Покровский Н. Церковно-историческая жизнь Грузии под русским владычеством // Русская старина. 1906. № 3. С. 391–438; Хуцишвили М.Н. Грузинский экзархат на службе колониальной политики царизма, 1811–1917 гг.: Автореферат. Тбилиси, 1972; Абашидзе З. К истории образования Грузинского экзархата Русской православной церкви (неопубликованная рукопись, 2005).
В отношении экзархата, который функционировал до конца старого режима в 1917 году, следует отметить два принципиальных момента. Во-первых, он, возможно, представлял собой единственный случай долгого существования обособленной православной церковной администрации в Российской империи. Конечно, он подчинялся Синоду, но экзарх все же обладал некоторыми особыми полномочиями, ограничивающими в свою очередь власть епископов в Грузии, которые пользовались меньшими привилегиями, чем их коллеги на аналогичных постах к северу от Кавказских гор. Во-вторых, экзархат в итоге создал церковное единство на территории, которая была раздроблена в течение столетий. Католикосат, ликвидированный в 1811 году, распространялся только на Восточную Грузию (Картли-Кахетию) – территорию царства, присоединенного в 1801 году, в то время как в Западной Грузии (Имеретии) существовал отдельный католикосат. Из-за расширения империи экзархат получил юрисдикцию над гораздо большей территорией, как грузинской, так и негрузинской по своему этническому составу, чем была у католикосата Восточной Грузии. В результате присоединения Имеретии в 1814 году эта территория оказалась под властью экзарха. Абхазия тоже в конце концов вошла в экзархат [222] . В связи с русской колонизацией земель за Кавказом юрисдикция экзархата расширилась на все Закавказье и в какой-то момент даже охватывала территории за Каспийским морем. Таким образом, российская императорская власть создала единую церковную организацию, на которую впоследствии смогли претендовать автокефалисты. Но «экзарх Грузии» обладал властью не только над Грузией и грузинами.
222
Е.К. Краткий очерк. С. 54–80.
В целом опыт грузинской церкви в XIX веке остается малоизученным, но мы все же можем отметить общую тенденцию к обрусению, которая усилилась в 1880-е годы. Все экзархи после первого (Варлаама Эристави) были русскими, не знавшими местных языков. Грузинский язык все больше вытеснялся из управления делами церкви, духовного образования и литургии, в то время как знание русского языка становилось обязательным условием для кандидатов в священники. Агрессивная кампания по «денационализации», по-видимому, началась уже при преемнике Варлаама, в то время как в 1880-е годы обрусение стало проводиться более жестко. Например, в Тифлисской семинарии «был установлен жесткий режим обрусения», когда грузинский был заменен русским в качестве языка преподавания. Русские иерархи, как кажется, считали Кавказ «диким» регионом и обычно стремились как можно скорее уехать в одну из епархий во внутренней России [223] .
223
Suny R.G. The Making of the Georgian Nation. 2nd ed. Bloomington, 1994. P. 140 (цитата); Hauptmann R. Unter der Weinrebenkreuz. Р. 28–30; Софийский Л.И… Высокопреосвященный Никон. С. 111–112; Каппелер А. Россия – многонациональная империя. Возникновение. История. Распад. М., 2000. С. 197–198; Варианели. К вопросу о судьбах грузинской церкви (историческая справка) // Возрождение. 5 ноября 1905. № 19. С. 2.
Тем не менее открытая критика церковной администрации со стороны грузинского духовенства до 1905 года носила ограниченный характер. В 1880-е годы в Тифлисской семинарии произошли волнения, включая убийство ректора в 1886 году, который, как утверждают, называл грузинский язык «языком для собак» [224] . Но, насколько мне известно, до 1905 года не было открытых разговоров о восстановлении грузинской автокефалии или института католикоса. Примечательно, что епископ Кирион (Садзаглишвили) – человек, который стал первым грузинским католикосом, когда в 1917 году была получена автокефалия, – в 1901 году издал историю экзархата в ознаменование 100-летней годовщины союза Грузинского царства с Россией. Он подробно описывал миссионерские усилия церкви и ничем не выдавал той глубокой неудовлетворенности, которую он и другие автокефалисты будут высказывать всего несколько лет спустя. Напротив, он писал, что грузинская церковь процветает «под сению могущественной России» и что различные стороны ее религиозной жизни заметно улучшаются [225] . Трудно определить, что Кирион и другие думали до 1905 года, но впоследствии грузинское недовольство русской церковной администрацией проявилось более чем наглядно.
224
Каппелер А. Россия – многонациональная империя. С. 197; Suny R. The Making of the Georgian Nation. P. 140–141.
225
Е.К. Краткий очерк.
Появление движения за автокефалию
Начало кампании за автокефалию следует понимать в контексте двух процессов, каждый из которых был связан с кризисом самодержавной власти, достигшим кульминации в 1905 году. Первый процесс касался сельских беспорядков в Закавказье, особенно в Западной Грузии, начавшихся в 1902 году. По мере того как марксистские идеи благодаря ссыльным рабочим находили путь из новых промышленных центров в охваченную кризисом сельскую местность, крестьянский бойкот землевладельцев вскоре вылился в бунт против самодержавия в целом. Хотя для движения и были характерны некоторые антиклерикальные тенденции, грузинские священники сами становились радикалами и даже оказались восприимчивы к социал-демократическим идеям. В 1905 году волнения в семинариях имели ярко выраженный характер, и идеи национального освобождения занимали особое место в речах грузинских семинаристов. Тем временем знать в Тифлисской и Кутаисской губерниях ответила на крестьянское движение заявлениями о том, что «мирное культурное развитие грузинского народа возможно лишь при условии признания за Грузией… права на управление законами, установляемыми местным представительным собранием». По мнению этих дворян, такая автономия соответствовала бы добровольному характеру изначального присоединения Грузии к Российской империи. Таким образом, недовольство в деревне, имевшее преимущественно экономические истоки, в итоге породило призывы к национальному освобождению и автономии [226] .
226
Suny. The Making of the Georgian Nation. P. 162–164; Jones S.F. Marxism and Peasant Revolt in the Russian Empire: The Case of the Gurian Republic // Slavonic and East European Review. 1989. Vol. 67. № 3. P. 403–434; Pisiotis A. Orthodoxy versus Autocracy: The Orthodox Church and Clerical Political Dissent in Late Imperial Russia, 1905–1917. Ph.D. diss. Georgetown University, 2000. P. 48–65; Хаханов А. Грузинская печать о Государственной думе и автономии Грузии // Русская мысль. 1906. № 6. С. 63–72 (особ. с. 63 и 68; цитата: с. 70).