Православие, инославие, иноверие. Очерки по истории религиозного разнообразия Российской империи

Верт Пол В.

Вместе с тем, отказываясь признавать обращения в нехристианские веры, власти не проявляли активности в привлечении перешедших к юридической ответственности. Правда, некоторые язычники, отпавшие от православия, были оштрафованы за совершение погребений не на православном кладбище и без православных обрядов [160] . Но все равно, согласно официальной точке зрения, несанкционированные обращения в нехристианские исповедания не должны были влечь за собой судебное преследование или последствия, «стесняющие его [отпавшего. – П.В.] религиозные убеждения». Так, когда один мариец, примыкавший к секте Кугу Сорта, пожаловался, что его против воли выбрали сторожем местной православной церкви, ДДДИИ уважил его жалобу. Этот мариец не мог быть официально исключен из списков православных и получить статус исповедующего веру Кугу Сорта, но в то же самое время он «не может быть преследуем за принадлежность к ней, ни вынуждаем к исполнению каких-либо обязанностей по отношению к Православной Церкви» [161] .

160

Там же. Л. 2–2 oб. В данном случае на жителей села был наложен штраф на сумму 25 руб. См. также: Там же. Л. 143.

161

Там же. Д. 430. Л. 39–39 oб.

В общем, Столыпин и его сотрудники стояли перед неприятной задачей: согласовать два едва ли совместимых

императива – проявлять, насколько возможно, снисходительность к религиозным верованиям и устремлениям народа (разумеется, в той мере, в какой они не представляли собой политическую угрозу государству), но при этом не восстанавливать против себя правых, что было очень важно для успеха других столыпинских реформ и для самого политического выживания Столыпина. Учитывая шаткость позиции Столыпина в 1909 году, не имело смысла оскорблять религиозные чувства православного большинства ради относительно малой группы потенциальных язычников [162] . И все же Столыпин попытался добиться того, чтобы даже эти язычники могли по крайней мере отправлять свою веру, хотя бы такая практика и не имела официальной санкции.

162

В 1909 г. члены крайне правого «Союза русского народа» выступили против обсуждавшегося в Думе законопроекта о смене веры и направили об этом телеграммы Столыпину. В числе наиболее неприемлемых для них новшеств в думской версии закона было признание обращения из христианства в иноверие. См.: Там же. Оп. 10. Д. 39. Л. 216–260.

Однако для многих из числа тех, кто просил признать их нехристианами, простой возможности избавиться от открытого преследования было явно недостаточно. Не говоря уже о том, что их браки не имели законной силы без православной санкции, эти просители полагали, что признание со стороны государства придаст известную легитимность их выбору религии. Так, одна группа просителей соглашалась с тем, что теперь они могут отправлять свою веру без помех, но при этом они замечали, что «вероучение наше, раз оно не имеет за собою Правительственного утверждения, является как бы частным, незаконным, а на этом основании мы и не можем свободно пользоваться всеми предоставленными нам религиозными правами» [163] . Словом, свобода совести для многих означала не только то, что государство не будет препятствовать своим гражданам исповедовать ту или иную веру, но также и то, что оно будет уважать их убеждения вплоть до официального признания их духовного выбора.

163

Там же. Оп. 133. Д. 515. л. 67 oб. – 68.

Проблема обращения евреев

Переход евреев в исповедания иные, чем иудаизм, поставил ряд особых проблем, связанных с тем обстоятельством, что евреев не определяли как конфессиональную группу, подобную другим. ДДДИИ неохотно занимался еврейским вопросом в контексте религиозной реформы, так как «в основе специального о евреях законодательства лежит не один только вероисповедный признак» и «закон выделяет евреев в особую инородческую группу, поставленную, в силу своих национальных особенностей, в особые условия» [164] . Тем не менее дела по прошениям евреев разрешить обращение в другую веру или, наоборот, крещеных евреев – вернуться в иудаизм неизбежно должны были раньше или позже возникнуть. И это вынуждало власти поразмыслить над тем, как законные религиозные нужды евреев могли быть согласованы с предполагаемой необходимостью ограждения русского общества от еврейской эксплуатации и происков.

164

Справка о свободе совести. С. 36. МВД имело подобные оговорки также и насчет ограничений на «лиц польского происхождения», указывая, что эти ограничения «имеют не вероисповедное, а политическое основание» (Там же. С. 39–40). О том, как определялись «лица польского происхождения», см.: Горизонтов Е. Парадоксы имперской политики. С. 100–118. О попытках властей (не давших существенного результата) специально заняться решением еврейского вопроса после 1905 г. см.: Ascher A. P.A. Stolypin. Р. 164–117; Rogger Hans. Jewish Policies and Right-Wing Politics in Imperial Russia. Berkeley: University of California Press, 1986. Р. 83–106.

Наибольшее значение в этой связи имело определение того, когда и при каких обстоятельствах религиозное обращение может освободить евреев от ограничений в правах, наложенных на еврейское население как таковое. До 1905 года еврейские конвертанты в христианство освобождались от юридических ограничений, хотя эпидемия притворных, как казалось, обращений в конце XIX века поставила под сомнение это правило [165] . Некоторые крещеные евреи надеялись избавиться от этих ограничений после их возвращения в иудаизм на основании апрельского указа. Однако в 1907 году Сенат заключил, что этот указ лишь упразднил судебное преследование за возвращение в нехристианскую веру, но не отменил дискриминации исповедующих нехристианские веры. Таким образом, евреи, получившие право селиться вне черты оседлости единственно на основании их обращения в православие, «с возвращением в иудейство подлежат исключению из тех обществ, к коим приписаны, и выселению в черту оседлости» [166] . Те, кто желал исповедовать иудаизм, должны были оставаться евреями во всех смыслах этого слова, не исключая и юридических ограничений. Более того, этот принцип распространялся на евреев, обратившихся в другую нехристианскую веру (например, ислам) [167] . Иными словами, лишь христианство могло начать вытравлять из еврея еврейскость.

165

Klier, John D. State Policies and the Conversion of Jews in Imperial Russia // Of Religion and Empire. Р. 93, 108.

166

РГИА. Ф. 1284. Оп. 224. Д. 125. Л. 12.

167

РГИА. Ф. 821. Оп. 133. Д. 540. Л. 11–11 oб. (циркуляр ДДДИИ № 1213 от 15 апреля 1909 г.).

И даже в этом случае государство неодинаково подходило к христианским вероисповеданиям. Если обращение еврея в католицизм, лютеранство и православие отменяло для конвертанта юридические ограничения, то обращение в христианские секты, случаи чего участились после 1905 года, ничего подобного за собой не влекло. ДДДИИ докладывал в 1909 году, что христианские сектантские движения на юге империи, в особенности в Одессе, пользуются среди евреев «особым сочувствием» [168] . И ранее смотревшее на баптистов как на «самую вредную секту», правительство теперь беспокоилось о том, что «вмешательство евреев в сектантское движение, ввиду присущего им политиканства, может придать сектантству совершенно нежелательную политическую окраску» [169] .

168

Там же. Д. 283. Л. 11, 14–15.

169

Там же. Л. 11 oб. Хотя баптисты были среди тех, кто выиграл от более либерального конфессионального устройства после 1905 г., государство не разуверилось в их «вреде». Подробнее см.: Coleman, Heather. Russian Baptists and Spiritual Revolution, 1905–1929. Bloomington: Indiana University Press, 2005.

Хуже

того, правительство опасалось, что различные христианские секты служили лишь фасадом, за которым евреи, получив освобождение от ограничений, продолжали отправлять иудаизм. МВД поэтому стало ратовать за более узкое определение перехода в христианство, с тем чтобы помешать евреям воспользоваться «крайне примитивным устройством сектантских общин» для закрепления за собой лишь номинального статуса православных. Товарищ министра внутренних дел С.Е. Крыжановский писал в Сенат, что норма закона, освобождающая крещеных евреев от ограничений в правах, была принята, когда сам термин «христианские исповедания» подразумевал «вполне определенные религии», догматы и учения которых были устойчивы, общеизвестны и вполне признаны государством. Напротив, у сект, о которых шла речь, не было признанного духовенства, и «современное рациональное сектантство во всех его бесчисленных разветвлениях ни в догматическом, ни в каноническом отношениях не представляет собою чего-либо определенного и устойчивого». Поэтому обращение еврея в одну из этих сект не должно рассматриваться как обращение в христианство в смысле, подразумеваемом законом, и в соответствии с этим еврейские конвертанты в христианские секты не могут быть освобождены от налагаемых на евреев юридических стеснений [170] .

170

РГИА. Ф. 821. Оп. 10. Д. 273. Л. 10–12.

Хотя Сенат недвусмысленно утвердил эту точку зрения только в 1912 году, МВД начиная, по крайней мере, с 1910 года предписывало своим подчиненным, чтобы те напоминали евреям, желающим обратиться, что их переход в сообщества баптистов, евангелистов и даже русские секты (например, молокане) не снимет с них ограничений в правах [171] . Однако правительство не возбраняло безусловно такие переходы и даже выказывало готовность признать их при условии, что крещения совершались согласно закону. Так, Леон Розенберг, глава «Евангелическо-Протестантской общины, по Баптистскому обряду» в Одессе, получил от МВД санкцию на крещение группы евреев, так как он представил свидетельства об их успешном испытании в началах христианской веры.

171

Там же. Оп. 133. Д. 283. Л. 7, 63 oб., 83, 85.

Если в другие нехристианские веры и в христианские секты евреи все-таки могли обратиться, пусть даже без снятия ограничений в правах, то вступление в общины караимов (небольшой «секты» в иудаизме, члены которой в России составляли юридически обособленную конфессиональную группу) было для них совершенно закрыто. Явно будучи по сравнению с евреями, исповедующими раввинистический иудаизм, привилегированной группой, караимы навлекали на себя лишь немногие из распространенных предубеждений против евреев [172] . Свои привилегии они получили в правление Екатерины II, в 1795 году, на условии, что не будут принимать в свои ряды евреев-раввинистов. С тех пор прошения евреев, желавших войти в караимскую общину, отклонялись, ибо, как само Караимское духовное правление заявило в 1911 году, «руководящим мотивом являются лишь корыстные низменные цели пользоваться дарованными караимам гражданскими правами или другими выгодами или же для удовлетворения чувства любви» между евреем и караимкой или наоборот. Караимской вере, заключало правление, «вовсе не интересно пополнять свои ряды такими неверующими адептами, которые смотрят на религию как на средство достижения своих материальных стремлений и которые, конечно, будут плохими караимами» [173] . В этом случае подозрения правительства совпали с желанием самих караимов сохранить замкнутость общины. В любом случае правительство к 1907 году поставило условием любой смены веры действительное согласие религиозных властей соответствующего сообщества на принятие потенциального конвертанта [174] .

172

См.: Евреи-караимы // Журнал Министерства внутренних дел. 1843. Гл. 1. С. 263–284. Согласно переписи 1897 г., в империи насчитывалось 12 894 караима, проживавших большей частью в Крыму. См.: Луппов П. Статистические данные о населении Российской империи (по переписи 1897 года) // Прибавления к Церковным ведомостям. 1905. № 12 (19 марта). С. 512.

173

РГИА. Ф. 821. Оп. 133. Д. 802. Л. 3–6; Оп. 10. Д. 492. Кроме того, в 1910 г. МВД напомнило подчиненным о том, что караимы находятся под покровительством специальных законоположений о них и пользуются всеми правами российских подданных. Соответственно тому, «ограничительные постановления относительно евреев не должны быть применяемы к караимам». См.: Там же. Оп. 133. Д. 769. Л. 9 (циркуляр ДДДИИ № 3027 от 5 апреля 1910 г.).

174

Там же. Д. 515. Л. 248; Оп. 10. Д. 492. Л. 43 oб. (циркуляр МВД № 6428 от 5 ноября 1907 г.).

Новые религии и секты

Сам факт существования сект (будь то христианских или иудейских) подводит нас наконец к вопросу о новых религиях. По утверждению Юрия Белова, до 1905 года законодательство было призвано обеспечить «полную невозможность» образования новых сект внутри неправославных вер и предотвращать «раскол» в этих конфессиях [175] . Безусловно верно то, что все признанные «иностранные» конфессии были государственными институциями и что в силу этого, как указывало МВД в 1907 году, «охранение неприкосновенности их прав и свободы составляет по закону прямую обязанность администрации» [176] . Верно и то, что существовавшая в России система управления конфессиями не предусматривала появление новых вероучений. Однако такие меры, как состоявшееся в конце концов в 1870-х годах признание баптистов религиозной общиной и попытка государства регулировать раскол среди меннонитов в 1860-х годах и раскол среди лютеран в прибалтийских губерниях в 1890-х годах, показывают, что власти не были против легализации новых конфессий на определенных условиях, хотя бы только для того, чтобы предотвратить полную административную неразбериху [177] . В общем, до 1905 года государство прилагало усилия – правда, медленно и весьма непоследовательно – к тому, чтобы установить какую-никакую систему для решения подобных вопросов. МВД отмечало в 1906 году, что даже и без провозглашения новых свобод это была лакуна, которую следовало закрыть; провозглашение же «свободы совести» ставит этот вопрос «на первую очередь» [178] .

175

Белов Ю.С. Правительственная политика по отношению к неправославным вероисповеданиям в России в 1905–1917 гг.: Дис. … канд. ист. наук. СПб., 1999. С. 53.

176

Законопроект Министерства внутренних дел «Об инославных и иноверных религиозных обществах» // Католическая церковь / Ред. Радван. С. 235.

177

РГИА. Ф. 381. Оп. 8. Д. 3707; Ф. 821. Оп. 5. Д. 975, 980, 998, 1020. По вопросу о сектах внутри «иностранных исповеданий» см. подробнее мою работу: Werth P. Schism Once Removed: State, Sects, and the Meanings of Religious Toleration in Imperial Russia // Imperial Rule / Ed. Alexei Miller, Alfred J. Rieber. Budapest: Central European Press, 2004. P. 85–108.

178

Справка о свободе совести. С. 19.