Правосудие
Шрифт:
Уяснив себе, что ничего не знает и никогда не узнает, он со спокойной совестью вернулся в настоящий момент и налил себе рюмку кальвадосу.
– Как ты себя чувствуешь? — спросила Берта.
– Хорошо. А ты?
– Великолепно. Лучше, чем десять лет назад.
По ней это было видно, она выглядела помолодевшей, на ее лице играл румянец.
– Ты что-нибудь помнишь о своей болезни? — спросил он.
– Нет. Я проснулась утром, вся в крови и дерьме, и пошла в душ.
А вышла оттуда чистой и совершенно здоровой. Ты к тому времени уже выключился, и над тобой хлопотала Таня.
– Что она делала?
– Жгла какие-то вонючие травы и все время бормотала тебе что-
то в уши. Она не отходила от тебя первые трое суток и не подпускала никого, даже сильно повздорила с Ритой, чуть не подрались.
– Это я ей чуть не набила морду, — вступила всегда все слышавшая Рита. — Но я — справедливая женщина. Я признаю, что была не права. Ведьма охраняла тебя, как цепная собака. Она тряслась над тобой, то есть, в буквальном смысле тряслась, а не в переносном. Она не спала, не ела и мочилась в банку, чтобы не отходить от кровати. А такие вещи надо ценить. Но все равно она сука.
– А она на самом деле ведьма? — спросила Эвелина.
– Можешь не сомневаться, — заверила ее Рита. — Самая настоящая. Настоящая подружка для твоего папочки, черная, как грязь.
– У меня есть и другая подружка, — он усмехнулся и кивнул на Берту. — Белая, как снег.
– Это негатив, — отмахнулась Рита, и он в очередной раз подивился проницательности этой женщины, она была ничуть не менее ведьмой, чем Таня, только по-своему.
– Ты не права, — вступилась Эвелина, которая симпатизировала Берте.
– Твоя мать — фундаментально права, — заметил он.
– В чем? — спросила Эвелина, удивленная таким поворотом дел.
– В фундаменте, — ответил он. — На свете столько правд, сколько людей, и единственный способ не запутаться в них, это полагать свою - фундаментальной.
– Все люди так делают, — возразила Эвелина.
– Далеко не все. Если бы все так делали, то им не было бы нужды постоянно разбивать друг другу головы. Люди постоянно опираются на чей-то больший авторитет, чтобы подпереть им свою маленькую и шаткую правду. А когда они оперлись на авторитет — закона, религии или банды — им уже мало защитить свой маленький интерес и просто разбить кому-то нос. Они отобьют нос вместе с головой, они тысячу голов снесут — за Большую Правду.
– Не надо вещать! — запальчиво сказала Рита. — Ты не разбивал нос Владимиру. Ты убил его.
– Потому что он наступил на мою персональную ногу. И я защитил свой персональный интерес. А если бы я полагался на какие-то авторитеты, то вынужден был бы убивать всех паразитов в мире. Начиная с тебя.
– Я паразит?
– Ты паразит.
– А ты кто?
– Тоже паразит. Как и все. И если бы мы все паразитствовали, не прикрываясь никакими идеологиями, то обошлись бы малой кровью, а не убивали миллионами.
– Я была на собрании анархистов в Арле, — сказала Эвелина. — Они говорят то же самое.
– Они не могут говорить то же самое, потому что они — анархисты. Они — группа. А у группы есть идеология.
– И не спорь с папочкой, — насмешливо сказала Рита. — Он был там, где мы не были, и знает то, чего мы не знаем. И если он продолжит изрекать мудрость, то его мудрость опечалит нас всех.
Глава 25
Он думал, что выспался на месяц вперед, но ошибался. К вечеру его начало клонить в сон, и он едва добрался до постели, покинув застолье, но едва он обрушился на кровать, как вслед за ним в спальню вошла Берта с телефонной трубкой в руке:
– Это Таня.
– Как ты? — спросила Таня.
– Очень спать хочу.
– Ну, спи.
Трубка выпала из его руки.
– Никого нет здесь, — произнес голос в темноте, настолько низкий, что казался плотным и осязаемым, — кроме тебя. Ты получаешь все, что хочешь и за все платишь. Ты так захотел — плати. Нет черного и белого — это ты свет в темноте. Все, что ты встречаешь, начинает существовать, когда ты встречаешь его. Ты платишь светом за его жизнь, ты выкупаешь его из мрака, и оно начинает быть независимо от тебя. Нет дороги, нет обочины дороги — дорога начинается и заканчивается у твоих ног. Каждый, встреченный тобой на дороге, — это мытарь, взимающий плату с твоего неведения ради своей жизни, которую он у тебя не просил. Ты сам так захотел — плати. Ты — творец, который находится в рабстве у каждой твари и каждая тварь — твой палач, даже если и жертва. Ты сам так захотел — плати. Это ты пишешь рунами дерьма и крови на лбу каждого младенца, такой у тебя свет.
– Если за все плачу я, — крикнул во тьме отчаянный и яростный голос, — то кто такой ты?!
– Я тот, кто светит на тебя, — ответила тьма.
– Мне не нужен твой свет!
– Ты не хочешь платить? — спросил голос тьмы. — Тогда погасни.
– Пошел ты!!! — завизжала, засверкала в темноте чья-то слепая ярость. — Погасни сам!!!
– Ты не хочешь погаснуть? — глухо откликнулась тьма. — Тогда вспыхни и выкупи меня!
ЧАСТЬ II
Глава 26
По узкой дороге меж кукурузных полей двигался колесный танк, за ним — бронеавтомобиль, далее — два грузовика, еще один легкий танк и бронеавтомобиль замыкали колонну.
Колонна двигалась от железнодорожной станции Скотоватая к поселку Новый Крест, где располагался натовский пост, контролирующий семь населенных пунктов района, дороги и железнодорожный мост. В одном из грузовиков, маркированном красными крестами, были медикаменты и питьевая вода, в другом — боеприпасы для станковых гранатометов и осветительные ракеты. Расстояние от станции до поста равнялось одиннадцати с половиной километрам.
Было около полудня, палило солнце, высоко в небе кружилась пара канюков, ничего не было видно, кроме армейских автомобилей, и не было слышно ничего, кроме гула их двигателей. Вдруг грунтовка вспучилась под колесами двух передних машин, взрывом бронеавтомобиль развалило на куски, горящий танк сбросило с дороги. В ту же секунду из зарослей кукурузы ударили реактивные гранатометы, две замыкающие машины вспыхнули, но кинжальный огонь не прекращался, пока горящие обломки не взлетели в воздух.