Правоверный
Шрифт:
Фил с интересом посмотрел на своего спутника. То, чем тот с ним сейчас делился, было для него неожиданностью. Американцы, с которыми ему раньше приходилось общаться, о России практически ничего не знали.
— Я не пойму, — словно рассуждая с самим собой, — продолжал тот свое повествование, — у этой страны огромные пространства неосвоенных и нашпигованных сокровищами земель, а она вдруг влазит в этот Афганистан. Зачем?
Фил молчал. Но тот, словно не замечая его молчания, продолжал:
— Я могу понять русских царей, которые по жадности могли мечтать об Индии, ее богатствах, а чтобы достичь ее, нужно было сначала пройти Афганистан. Однако они не сделали ни одной попытки к этому. И Советский Союз, я почему-то в этом уверен, этой жадности обогащения не имеет. Тем более, он со своими-то, без преувеличения, несметными богатствами, лежащими в ее землях, справиться не может… Да и мирная его политика говорит об обратном.
Филипп упорно молчал, Он уже начал подумывать, а не провокация ли это проверочная его хозяев?
Эту мысль Фил отбросил лишь после того, как Смит продолжил полемику на эту тему вечером, в беседе с полевым командиром Гафуром, с которым они должны были идти в Афганистан.
Гафур, закончивший неполный курс богословского факультета Кабульского университета, был находкой для Смита, который при знакомстве представился тому, также, как и Филиппу, независимым журналистом.
Приводя Смиту трудно оспариваемые доводы, Гафур, не стесняясь, а если сказать точнее, не боясь, что его откровения станут известными пакистанским покровителям, доказывал, что такой страны, как Пакистан, никогда не было.
— Это наши, древние афганские земли, начиная с Великого Бабура и Ахмад Шаха, — горячился он. — Бабур считал Пенджаб своим наследственным владением, а Ахмад-шах Абдали владел Пенджабом. Кашмиром и Синдом…
Гафур английским владел слабо, поэтому переводчиком снова пришлось быть Филу. Он переводил добросовестно, ничего не убавляя и не прибавляя.
Позднее, вспоминая этот разговор с Гафуром, Смит доверительно делился с Филиппом, — как ты уже понял Филипп, я не достаточно хорошо знаю Азию, но должен тебе заметить, что без европейцев и американцев здесь наступит хаос, который будет угрожать всему цивилизованному миру новыми чингизханами и тамерланами…»
— Но в этом вопросе цивилизованному миру без России не справиться, — неожиданно оборвал его Филипп, — ее территория простирается почти в самое сердце мусульманского мира. Может быть она именно сейчас и начинает решать этот вопрос, чтобы обезопасить мир от новых завоевателей.
— Может быть, может быть, — неопределенно пожал плечами Смит, и помолчав, так закончил свою мысль:
— В крайнем случае, я согласился бы на то, чтобы эти азиаты били друг друга, и чтобы в этих драках утратили ту силу, которую потом и могли бы обратить против цивилизации.
— Ну и что из этого получится? — усмехнулся Фил. — Неужели вы думаете, что люди не могут жить без войн?
— К сожалению не могут, и вы это тоже прекрасно знаете, — вздохнул Смит. — Сколько существует мир, столько и существуют войны. Вот и мы с вами, зачем находимся здесь, в Пакистане, а через несколько дней будем там, где идет война?
В ответ Фил лишь неопределенно пожал плечами.
— Филипп, вы когда нибудь были в Индии?
— Нет, а что?
— Да нет, ничего. Просто мне на память пришли погребальные костры, которые я видел в Дели.
— Что вы там искали? — усмехнулся Филипп.
— Ничего. Я там тогда оказался случайно. Мне почему-то вдруг вспомнился один индиец, который из груды мокрой грязи и жженных костей вытащил золотой зуб…
— И к чему вы это мне рассказываете? — с нескрываемым отвращением посмотрел на него Фил, — зубы по ночам болят?
— Да нет. Иногда мне всю ночь видится этот проклятый индиец и этот золотой зуб, будь он проклят! Вот и сегодня ночью опять приснился.
Он подошел к столу, и снова налил себе виски.
— Вы устали, Генри, — Филипп подошел к нему и коснулся рукой плеча. — Ложитесь отдыхать.
Рано утром они уже были на небольшой площадке, где готовились к длительному переходу моджахеды. Вместе с Гафуром их было шестеро. Седьмым, что явилось неожиданностью для Филиппа, был Сулейман. Позднее тот объяснил, что его отозвал из Пакистана Ахмад Шах.
Одежду, в которую предстояло облачиться, предложили на выбор: или национальная афганская, с теплым чадаром, или полувоенная, — камуфлированная военная куртка, высокие, на рифленой резиновой подошве американские ботинки, и нуристанская серая шапочка. Фил и Смит, не сговариваясь, выбрали второй вариант. И уже через час группа вертолетом была доставлена в северный район Пакистана, в местечко Чиритмир.
На площадке, где их высадили, стоял открытый джип, от которого навстречу им направились двое пакистанских военнослужащих, с петличками погранвойск.
Не смотря на высокогорье, было очень жарко и душно. Видневшиеся вдали горы, были в какой-то плавающей дымке. Создавалось впечатление, что они, как-бы, плавились в этом дрожащем мареве.
К вечеру, когда нужно было выдвигаться к границе, вдруг появились тучи. Сразу похолодало. Холод усиливался, а группа все еще стояла на месте.
Наконец, словно приведение, из мороси вынырнула закутанная в чадар невысокая человеческая фигура. Это был проводник. И через пару минут, караван двинулся в путь.
Ближе к вечеру, когда уже сгущались сумерки, и нужно было думать о ночлеге, сосредоточенную тишину неожиданно нарушил вопль осла. Из ущелья ему ответило громкое эхо.
— Этого еще не хватало…Накличет беду, безмозглый ишак, сын шайтана, лопоухая тварь… А ты чего рот раскрыл, набросился Гафур на погонщика. — Заткни ему глотку, потяни за хвост!
Филипп не видел, что сделал погонщик с этим бедным ишаком, только тот еще раз икнул, и почти сразу покорно засеменил за своими собратьями.