Предания о дзэнском монахе Иккю по прозвищу «Безумное Облако»
Шрифт:
— Ну, я пошёл! — и направился к себе.
Тот монах сказал:
— Это не иначе как кисть Иккю из Мурасакино! Особенно видно по начертанию знака «один». Надо его вернуть! — и побежал вдогонку. Иккю изволил спросить:
— В чём дело?
— Мы не знали раньше, наговорили вам грубостей, уж простите нас! Прошу вас, вернитесь, проследуйте в наш храм! — упрашивал он, но Иккю отвечал:
— Я уже решил возвращаться! — Тогда монахи дали ему подарков и проводили. Тут один из них сказал:
— А ведь такой знаменитый монах вряд ли снова окажется на нашей горе! Надо его попросить написать славословие на изображении Великого учителя! [114] — и пошёл снова вдогонку за Иккю.
— В чём дело? — спросил Иккю, и монах объяснил, так, дескать, и так.
Иккю рассмеялся:
— Для такого дела мне и возвращаться
— Надо же, славословие Великому учителю он придумал тут же, не сходя с места! Вот это большой учёности наставник, даже более учён, чем мы слышали! — и прикусили языки от восторга, а когда принесли изображение Великого учителя, Иккю тут же стоя написал:
114
То есть монаха Ку:кай (774–835), основателя школы Сингон. Главный монастырь этой школы находился на горе Ко:я.
Так быстро записал он. Все подумали, что в написанном заключён глубокий смысл, поспешили на гору и показали учёному монаху из их монастыря, а когда поняли, что он так хитро над ними посмеялся, снова долго не могли закрыть рты от удивления.
Иккю взял в руку кисть, припомнил стихи Дунпо-цзюйши, которые тот написал в храме Цзиншаньсы: «Горы высоки, сразу над ними — внутренний чертог небес Тушита…»
5
О том, как Иккю слагал стихи в форме гор в Кумано, а также о стихах Дунпо, сложенных в монастыре Цзиншаньсы
Преподобный Иккю как-то раз отправился на паломничество в Кумано и поднялся в главное святилище. Как раз весна перевалила за середину, и цветущая вишня в горах и долинах выглядела так чудесно, даже лучше, чем в столице во вторую луну. Иккю поднялся в малое святилище перед главным храмом и наслаждался видами, когда вышел один тамошний монах и сказал:
— Вы, господин монах, не похожи на обычного человека! — а Иккю отвечал:
— Да, я и вправду не обычный человек — я монах.
Тот монах сказал:
— А вы любите пошутить! — и рассказали они друг другу одну-две истории, а когда Иккю рассказал о стихах, сложенных на горе Коя, монах предложил:
— Давайте на этой горе сложим по стихотворению! — и принялись они сочинять стихи.
Иккю попросил у того монаха тушечницу и бумагу и преподнёс божествам написанные им стихи. Монах с восхищением смотрел на следы, которые оставляла кисть Иккю, и сказал:
— Так и есть! Не ошибся я, когда подумал, что вы прибыли из столицы! — а Иккю отвечал:
— Хорошо приметили! Меня зовут Иккю, и я из столицы.
— То-то я и смотрю, что человек необычный! — с этими словами он принёс Иккю его стихи, поднесённые божеству, и сказал: — А подпишитесь-ка! — и Иккю подписался.
Вот какое это было стихотворение:
Горный храм — первый в этой стране! Горных паломников — числа не счесть. Горы, как волны морские, высоки, лодки видны вдалеке, Горной башни колокол зазвенит — и луна отзовётся, Горный водопад загрохочет — и иссиня-чёрные тучи прольются дождём, заполнят Горные долины, смоют лес заблуждений. Горных посёлков свет освещает три вида святилищ [115] , Горными цветами славится115
То есть главные святилища, новые святилища и уездные святилища.
Монах предложил: «Давайте на этой горе сложим по стихотворению!» — и принялись они сочинять стихи. Иккю попросил у того монаха тушечницу и бумагу и преподнёс божествам написанные им строки.
Монах подумал: «Да это ведь Иккю!» — быстро подмёл в саду, поскорее приготовил батат, угостил Иккю и так его обхаживал, что и не описать. Как раз цвела сакура, и он предложил:
— А давайте полюбуемся цветами в саду! — достал сакэ и закуски, и они начали пировать. И вот наконец тот монах сказал:
— Не знаю, когда вы снова заглянете к нам в горы. Хранили бы следы вашей кисти как сокровище до скончания веков, если бы вы изволили написать что-нибудь — всё, что угодно!
— Это несложно! А что бы вы хотели?
— А скажите, те стихи, которые преподнесли в храме, — вы их сами придумали, или такие стихи уже были в старину?
— Такие стихи когда-то уже были. Китайский поэт Дунпо-цзюйши как-то написал в храме Цзиншаньсы:
В горах цветы распускаются среди буйного леса, Горы простираются вдаль, и дорога теряется в дымке. В горах летят облака там и тут, Горные реки черны, глубоки и спокойны их воды, Горные птицы склёвывают плоды, тем и живут, Горные обезьяны, дерево обхватив, кричат. В горы монах пришёл, и спрашивает дорогу, В горы пришедшие люди уводят его за собой.— Ах, какие удивительные стихи! Дожил до этих лет здесь, в горах, и не читал, и не слышал такого! Не изволите ли написать что-то такое, более привычное для наших глаз и ушей? — попросил тот монах.
— Что бы вам такое написать, что более привычно для ваших глаз и ушей…
И только он это сказал, как тут стали осыпаться лепестки с цветов сакуры и разлетались вокруг. Иккю тут же вспомнил стихотворение Ки-но Цураюки и записал его большими знаками:
Ветер, что веет Под сакурой, что опадает, Не холодит, Но невесть откуда берётся Снег с чистого неба. Сакура тиру Ко но сита кадзэ ва Самукарадэ Сора ни сирарэну Юки дзо фурикэру— Как вам это? — спросил Иккю, а тот монах сказал:
— Нет, такого я тоже не слышал! — и тут снова налетел ветер и сорвал лепестки, которые разлетелись повсюду, и Иккю написал:
Сыпься, снег, Лети, крупа, Заметай хурму у храма, Падай посильней, Снегом всё укрой! [116] Юки я конко Арарэ я конко О-тэра но каки но Ки ни фури я Цуморэ конко116
Здесь Иккю повторяет детскую песенку о снеге, которая была известна в период Эдо.