Предательство Борна
Шрифт:
Директор ЦРУ кашлянул.
– Мартин, я хочу, чтобы ты сосредоточил все свои силы на «Дудже». – «Меньше всего мне сейчас нужны внутренние междоусобицы», – мрачно подумал он. Старик повернулся к начальнику ОСК: – Когда будет восстановлен главный компьютер?
– На это уйдут сутки, а то и больше.
– Об этом не может быть и речи, – отрезал Старик. – Найдите другое решение. Мне нужно, чтобы через два часа все системы работали в полном объеме.
Начальник ОСК почесал лысину.
– Ну, конечно, можно переключиться на резервную сеть. Но для этого
– Так займись же этим! – резко промолвил директор. Он хлопнул ладонью по столу. – Итак, джентльмены, все знают свою задачу. Так давайте же смоем это дерьмо со своих ботинок, пока оно не начало вонять!
Борн, приходя в сознание и снова проваливаясь в беспамятство, переживал заново события прошлого, терзавшие его с самого момента смерти Мари.
…Он в Одессе. Бежит. Вокруг ночь. Промозглый соленый ветер, дующий со стороны Черного моря, гонит по брусчатой мостовой пыль. У него в руках она – молодая женщина, истекающая кровью. Он видит пулевое ранение, понимает, что она умирает. В это самое мгновение женщина открывает глаза. Они бледные, зрачки расширены от боли. В темноте, на пороге смерти, она пытается разглядеть того, кто ее несет.
А ему не остается ничего другого, кроме как нести ее, нести прочь от той площади, где ее подстрелили. У нее шевелятся губы. Она никак не может обрести голос. Он прижимает ухо к ее открытому рту, и оно тотчас же покрывается кровью.
Голос молодой женщины, хрупкий, словно стекло, отражается от его барабанной перепонки, однако он слышит шелест волн, набегающих на берег и откатывающихся назад. Дыхание женщины становится прерывистым, затихает. Остается только неровный топот его ног по булыжной мостовой…
Он спотыкается, падает. Отползает к грязной кирпичной стене и усаживается к ней спиной. Но женщину он из рук не выпускает. Кто она? Он всматривается в ее лицо, стараясь сосредоточиться. Если вернуть ее к жизни, можно будет спросить у нее, кто она такая. «Я мог бы ее спасти», – в отчаянии думает он.
И вдруг вспышка – и он уже держит в руках Мари. Крови нет, но жизнь не вернулась. Мари мертва. «Я мог бы ее спасти», – в отчаянии думает он…
Он просыпается, весь в слезах по своей потерянной любви, по своей загубленной жизни.
– Я должен был тебя спасти!
И тут же он понимает, почему этот осколок прошлого всплыл в памяти после смерти Мари.
Его охватывает сокрушительное чувство вины. Он виноват в том, что его не оказалось рядом с Мари и он не смог ее спасти. Из этого неумолимо следует, что у него была возможность спасти окровавленную женщину, но он ее не спас.
– Мартин, можно тебя на пару слов?
Обернувшись, Карим аль-Джамиль поймал на себе пристальный взгляд Роба Батта. В отличие от остальных присутствовавших на совещании, начальник
Карим аль-Джамиль посмотрел на Батта подчеркнуто нейтрально.
– Как ты верно заметил, Роб, у меня своих забот хватает.
Лапищи Батта напоминали здоровенные тесаки для рубки мяса. Ладони у него были неестественно темные, словно постоянно перепачканные кровью. Батт развел их – обычно это считается жестом примирения, однако сейчас в демонстрации неприкрытой звериной силы было что-то угрожающее. Начальник оперативного отдела напомнил Кариму аль-Джамилю гориллу, приготовившуюся к прыжку.
– Уважь меня. Я отниму у тебя не больше минуты.
Вернувшись, Карим сел за стол напротив Батта. Начальник оперативного отдела относился к тем людям, для которых кабинетная обстановка является буквально невыносимой. Костюмы он носил так, словно изнутри они были утыканы иголками. Его огрубевшее, обветренное, сморщенное на солнце лицо говорило или о горных лыжах в долине Аспен, или о кровопролитных боях в горах Афганистана. Карим находил все это любопытным, поскольку сам он провел столько времени в дорогих ателье, шьющих замечательную западную одежду, что костюм от Армани сидел на нем так же естественно, как бурнус.
Сплетя пальцы, он натянул на лицо тень улыбки.
– Чем могу тебе помочь, Роб?
– Честно говоря, я немного озабочен. – Судя по всему, Батт не любил ходить вокруг да около, но, вероятно, ведение разговоров не было его сильной стороной.
Карим, не обращая внимания на бешено колотящееся сердце, сохранил свой голос учтивым:
– И чем же?
– Ну, тебе пришлось жуть что перенести. Сказать по правде, я был уверен, что ты отдохнешь несколько недель – расслабишься, покажешься другим врачам.
– Ты имел в виду мозговедов.
Батт продолжал так, словно ничего не расслышал:
– Но Старик отмел напрочь все мои возражения. Он сказал, что твоя работа имеет слишком большое значение – особенно сейчас, когда мы столкнулись с этим кризисом. – Он растянул губы, что на другом лице могло бы сойти за улыбку. – Но вот ты только что захотел забрать у меня поиски того, кто натравил на нас этот долбаный вирус. – Змеиные глаза, черные, словно вулканическое стекло, пробежали по Кариму, как будто начальник оперативного отдела мысленно обыскивал его. – Раньше ты никогда не лез в мои владения. Больше того, мы с тобой заключили соглашение не вмешиваться в дела друг друга.
Карим молчал. А что, если это заявление – ловушка? Что, если Линдрос и Батт никогда не заключали ничего подобного?
– Мне бы хотелось узнать, почему ты пошел на попятную, – продолжал Батт. – Мне хотелось бы знать, почему ты, в своем теперешнем состоянии, захотел взвалить на себя дополнительную работу. – Его речь стала тише и в то же время замедлилась, подобно застывающему меду. Начальник оперативного отдела уподобился хищнику, который кружит вокруг добычи, выбирая удобный момент для броска.