Предновогодние хлопоты III
Шрифт:
– Вполне может быть, что это тенденция мировая, – сказала Мария. – А от нас, вспомни, на Запад совсем недавно отхлынула волна хороших голов в поисках лучшей доли и процесс этот продолжается.
– Так туда уехали люди головастые, с образованием и многим там пришлось не своим делом заниматься, чтобы выжить. А сюда приедут из бывших республик в основном люди безграмотные, иногда и языка не знающие. Их удел: разнорабочий, дворник, уборщица, строитель, ну, и продавец. Капитализм изобретателен. Он всё время придумывает новые и новые формы работорговли. В древние времена существовали невольничьи рынки, но они и сейчас никуда не исчезли. Только они тогда на рыночных площадях были и в морских портах, а теперь весь процесс
– Я с тобой, – обняла мужа Мария.
Егор крепко спал. Они стояли, обнявшись, и смотрели на сына. Молчали, но оба думали об одном: о том, как хорошо, что он здесь рядом с ними, пусть лежачий и больной, но живой и оба молились о его выздоровлении.
Мария потянула его за рукав.
– Пойдём. Я тебе говорила, что он очень плохо сегодня спал, что-то его сильно мучило. Врач обещал быть у нас часа в три дня.
Надев рабочий комбинезон и ватник, Денисов вышел из дома. Сделал он работу очень быстро, заодно отрегулировал карбюратор и зажигание. Ругая себя, выкурил за время работы три сигареты. После съездил на рынок в Весёлый Посёлок: Мария собиралась сделать к Рождеству холодец, ей нужны были свиные ножки, говяжьи хвосты, куры, чеснок, зелень; заехал в аптеку за лекарствами, после почти четыре часа сидел за письменным столом, писал.
Перед выходом из дома он зашёл к Егору. Сын крепко спал с румянцем на щеках и спокойным и умиротворённым выражением лица. Денисов поделился с Марией своими впечатлениями и получил неожиданный ответ:
– Чует моё сердце, что этой ночью Егор перешагнул через некий высший пик своей болезни. Этой ночью болезнь ярилась. Она увидела, что человек ускользает из её когтистых лап. Чую это безо всяких анализов, консилиумов, своим материнским инстинктом. Чую, что хвороба отступает и идёт новая благодатная фаза.
Денисов растроганно обнял жену.
– Сколько же в тебе светлой силы, лапушка моя! Какие у тебя слова душистые!
Мария подняла глаза:
– Я мать, Игорь. Помнишь, что нам сказал наш лечащий врач? Он сказал, что у нас теперь один Врач, Врач великий и всемогущий. На Того уповаю я, кто мёртвых воскрешал и слепым зрение возвращал, на Него Человеколюбца. Помнишь рассказ из Писания о жене хананейской?
Денисов кивнул головой, с нежностью глядя на жену. Мария заговорила быстро, будто боялась, что её перебьют.
– Несчастная мать просила господа спасти её дочь. Но она была для иудеев существом презренным. Они не общались с этими изгоями, необрезанными язычниками. И Иисус поначалу отверг её. Утомлённые Апостолы просили Его помочь женщине, но он, молча, шёл вперёд, будто ничего не слышит. И это Тот, кто мёртвых воскрешал, прокажённых излечивал, разбойника с собой в рай взял, Тот, который о любви говорил! А она упорно шла за Ним и просила: «Помилуй меня. Дочь моя беснуется». И Он видел, конечно же, видел веру этой язычницы! И мудрость Его была безгранична. Он медлил, что бы все увидели скорбь и веру этой матери…
– Дай прежде насытиться детям; ибо не хорошо взять хлеба у детей и бросить псам, сказал Он ей, – тихо произнёс Денисов.
– Так, – кивнула головой Мария, – так Господь сказал ей. Евреи дети Авраама, дети Божьи, Сыновья Царства Небесного, на язычников смотрели, как на псов. Но женщина смиренно ответила, на это: «Так, Господи! Но и псы едят крохи со стола господ их». У неё была крепкая вера, что у Бога милосердного достанет милости на каждого человека, будь он даже язычник. И Он, наконец, вымолвил: «Велика вера твоя. Будет, как ты хочешь». Велика сила веры, дорогой. Господь слышит меня, но медлит. Медлит для пользы. Медление приносит пользу, отказ приносит богатство, говорил Иоанн Златоуст.
Она перекрестила Денисова, поцеловала в губы, покачала головой.
– Брось курить свой самосад и приезжай скорее, Игорёк.
Он прижал её к груди.
– Как я тебя люблю, Мария! Тридцатого декабря ставлю коня в стойло и носа не высуну из дома, пока праздники не кончаться. Буду писать, беседовать с тобой, общаться с Егором.
– Иди, иди с Богом таксист-гуманитарий.
– – —
Снег на улицах расчистили. Плотный поток машин полз по проспекту. На перекрёстках торговали ёлками промёрзшие люди с кавказской внешностью, на автобусных остановках толпились люди. У ресторана «Швабский дом» голосовал солидный господин. Он вежливо попросил отвезти его на Петроградку. Когда он уселся, по салону завитал крепкий запах алкоголя. Денисов бросил на него быстрый взгляд, а пассажир, согласно кивая головой, не поворачиваясь к нему, проговорил:
– Да, да, да, уважаемый, каюсь, каюсь, ибо в беззакониях зачат есмь, и во гресех роди мя мати моя. Плохо дело, плохо, скоро зелёные чертенята выпрыгивать начнут из головы. Эти последние дни года доконали меня. Ежедневные встречи со всякими, тьфу-тьфу на них, деловыми господами, благосостояние которых напрямую зависит от моих автографов на актах. И моё, надо сказать, в том числе. Жена меня еле разбудила на встречу с очередными взяткодателями. Голова ужасно болела, ноги сами занесли меня в этот уютный спасительный немецкий домик. Устал. Надо бы волю проявить, надо, надо. Господи, а впереди куча праздников! Новогодние сатурналии, какая тут воля? Приходишь в новый год абсолютно обессиленным. Я подремлю, разбудите меня, пожалуйста, когда на Петроградку переедем. Как это Владимир Красное Солнышко говорил: «Руси есть веселие пити, не можем без того быти». Понимал, креститель, свой народ, сам прикладывался. Так и идёт, с тех пор.
Денисов улыбнулся познаниям пассажира в истории русского винопития.
– Креститель и сопутствующими винопитию грехами страдал, говорят, – сказал он. Но была и другая история на Руси: святые отцы наши в монастырях, за трапезой выпивали не больше трёх «мерных душников»: за здравие, за веселие, и за отраду. А «душник» – этот, между прочим, был рассчитан лишь на один глоток.
Пассажир согласно кивал головой.
– Читал, читал диалоги наших знаменитых ленинградцев Льва Гумилёва и Александра Панченко. Верно всё. Но, однако, трудно, вы не представляете себе, как трудно стало жить. Не осуждайте меня, дружище, ибо неосуждение самим господом нам заповедано, а я борюсь, как могу со змием-искусителем. И, между прочим, Сам Господь, помниться, снял с вина осуждение, когда на брачном пиру в Кане Галилейской претворил воду в вино.
Денисов опять невольно улыбнулся.
Пассажир откинул голову на подголовник, опустил спинку кресла и закрыл глаза. Уже будучи в дрёме пробормотал:
– Всё схвачено, за всё заплачено. А краны башенные советские стоят, ещё с ленинградских строек на объектах работают. Поганим город, поганим, втыкаемся в интерьеры, продуманные гениальными зодчими свои чудесные бетонные дома с архитектурными финтифлюшками и зеркальными стёклами, но по итогам года всё хорошо, по итогам года всё хорошо… всё от… лич…но.