Предрассветные миражи
Шрифт:
— А что вы собираетесь делать? Садиться в тюрьму?
— Никто меня не посадит. Не за что.
— Уже, насколько я знаю, сажали.
— Как задержали, так и отпустили.
— Во второй раз может повезти меньше.
— Это мои проблемы.
— И мои тоже, раз я здесь.
Кристина устало опустилась в кресло. Помолчала, накручивая на палец волосы. Потом встала и принесла воды в кувшине.
— Так что там хочет юрист?
«Это уже лучше», — подумал Андрей, чувствуя себя победителем. Неужели она стала потихоньку понимать серьезность своего положения? Кристина терпеливо выслушала его назидательный монолог о нужных документах и необходимости как можно скорее выехать из страны. Она даже принесла папку, где хранила копии всех писем по поводу ее виз и нахождения в стране.
—
— Вы сами дергаете кота за хвост. И не кота даже, а льва, так как вы здесь — маленькая пешка в большой игре. Вам не справиться с махиной коррумпированного механизма.
— Наверное, ты прав. Но ведь ты видел сегодня этих детей… Ты запомнил их глаза? Ты увидел полную безнадежность в их взгляде? И это глаза детей, для которых надежда на счастье должна быть так же естественна, как желание жить, играть, веселиться. Сейчас я покажу тебе кое-что.
Кристина уселась на полу, скрестив ноги по-турецки, вытащила из прямоугольной корзины из-под журнального столика увесистую папку, полную сшитых страниц, стала перелистывать их, хмуря брови.
— Скажи честно, тебе было жалко детей в больнице?
Она не смотрела на него, сосредоточившись на сшитых листах в папке.
— Конечно, жалко. — Андрей пытался заглянуть в содержимое папки, но с его кресла ничего невозможно было разглядеть.
— И мне жалко. И другим жалко. Всем жалко. Только одни жалеют и помогают, что хорошо, другие жалеют и ничего не делают, что тоже ничего, а третьи жалеют, громко жалеют — на страницах газет, с правительственных трибун — и при этом воруют предназначенные для этих детей деньги. Вот это я ненавижу больше всего.
Она помолчала, глядя в пустоту.
— Жалость — она избирательна. Ты знал об этом? Одних нам жалко. А других в такой же ситуации — нет. Почему? Я не знаю. Почему мы готовы пожертвовать всем для чужих, а беды ближних порой игнорируем? Почему люди готовы обобрать своих же?
— Кристина, это демагогия. Это было, есть и будет, потому что…
— Потому что все закрывают на это глаза. Ты знаешь, как тратятся деньги из корзины гуманитарной помощи? Вот, полюбуйся. Здесь отчет о недавней миссии по оценке состояния госпиталя. Смех, да и только. Хоть плачь от смеха или от горя. Были потрачены огромные деньги на приезд членов миссии, на их страховку, на их жилье, на их отдых, на их членство в яхт-клубе, в спортивном клубе (как же без этого!) и так далее. Провели эти консультанты здесь несколько месяцев, с умным видом перебирали бумажки в госпитале. Потом написали отчет типа: «Госпиталь находится в ужасном состоянии. Срочно требуется дополнительная аппаратура, лекарства и ремонт». Врачи госпиталя с недоумением читают этот отчет, думая при этом: «А что такого нового, чего мы сами не знаем, открыли приезжие господа?» И не факт, что организация, пославшая миссию и затратившая на нее несколько сот тысяч долларов, основываясь на отчете, выделит помощь госпиталю. Может, и выделит мизер, а потом всем скажет: «А мы помогаем госпиталю!» И сумму помощи укажет, совокупную с затратами на миссию. В газете появится именно эта сумма. А там кто уж будет разбираться, что на что пошло. А знаешь, почему эта нелепая миссия стала возможна? Потому что некоторые люди в правительстве получили из этого же проекта огромную сумму денег на нужды клиники и потратили их на себя. Руководители проекта не стали докапываться до сути. И те и другие в итоге обманули больных людей. Но если чужакам простительно, им никогда не было дела до папуасов, но свои-то, свои! Как они могут?
Она говорила с такой страстью в голосе, словно речь шла о ее собственном ребенке, которого обманули, обокрали, лишили законного. Почему ее так трогали чужие проблемы? Почему она, женщина с другого континента, приехавшая сюда отдыхать, втягивается в местные проблемы, рискуя сломать свою хрупкую шею?
— Кристина, откуда у вас эти финансовые отчеты? Откуда фамилии?
— Да
— Это, должно быть, не простые друзья. Зачем же они помогают вам копать себе могилу? Они же понимают, что подставляют вас, снабжая подобной информацией. Почему эти друзья сами не публикуют это? Почему они используют вас? Вас, у которой и так проблем полный рот.
— Мне нужна эта информация. И скоро я добуду еще больше имен и узнаю, куда ушли деньги госпиталя. Мне сказали, что их еще можно вернуть. Можно заставить воров отдать деньги, пусть даже под другим, более благовидным предлогом. И пока я не закончу, пока не добьюсь шанса вернуть деньги для истинно нуждающихся, я отсюда не уеду. Я знаю, что это не изменит мгновенно ситуацию, но это послужит вкладом в общее недовольство. Маленький кирпичик, знаю. Но он нужен. И не притворяйся, что ты этого не понимаешь.
Она говорила и говорила. О политике, о бюрократии, о несправедливости. А Андрей в это время пытался разобраться в противоречивых чувствах, обуревавших его. Когда человек далек от подобных проблем, он запросто выказывает жалость к неимущим, соглашается с существованием мирового зла и необходимостью его искоренения. Но когда человек оказывается лицом к лицу со всем этим, он чаще всего теряется и либо отступает в сторону, закрывая глаза и убеждая себя, что все равно в одиночку не справится, либо кидается в огонь, как Кристина, не задумываясь о правоте тех мудрецов, которые говорят о бесполезности этого шага.
Кристина была права. Андрей, как выяснилось, еще не успел очерстветь на своей работе. Нечто странное шевельнулось в его душе, подало слабый голос, но он не мог разобрать, что оно, это нечто, говорит. Голос разума звучал куда громче. Он не мог прислушаться к тому, чего не понимал. Вспомнились их с Кирой разговоры на тему благотворительности. Кира в последнее время активно включилась в работу различных благотворительных фондов, но нельзя не признать, что делалось это по большей части для создания имиджа. Вложила ли Кира и хоть кто-нибудь из ее знакомых хотя бы часть души, своего сердца в это дело? Да, они привлекают деньги других организаций, но все это для галочки, никто из них, из этих жеманных, отлакированных дамочек с отменным маникюром и стрижкой по последней моде, и не подумает пожертвовать своей безопасностью ради других, ради справедливости, ради решения проблем, которые лично их никак не касаются…
А может, он был не прав. Он судил по своей жене. И он ведь поддерживал ее в этом. Надо быть реалистом — вот был их девиз. И эта позиция очень удобно вписывалась в их жизнь. И в семейную в том числе. Каждый придумывает для себя удобную ему преамбулу жизни, действий, мыслей. У Кристины она своя. Неразумная, странная, недоступная для разложенного по полочкам мира Ладынина. Он хотел и не хотел постигать ее. Потому что для этого ему придется переосмысливать себя, переоценивать, а зачем? Вдруг ему не понравится, к чему он в итоге придет? Ему было и так удобно. В своем мире. В мире, где все понятно и просто.
Глава 16
Поездка на Львиный остров — местечко, где находился клуб, которым владел Глеб, оказалась, вопреки ожиданиям Андрея, очень занимательной. Когда Кристина пригласила его туда съездить вместе с ней, он засомневался, почувствовал какой-то дискомфорт. Но Кристина умела настаивать на своем. Ехать пришлось двумя видами транспорта. Сначала ехали сорок минут на машине. Потом оставили ее на крошечной пристани, откуда каждые полчаса отходила лодка. Лодка отвозила людей на остров Лолоату и Львиный остров, названный так потому, что он своими очертаниям напоминал гривастую голову льва. На обоих островах находились дома отдыха и клубы аквалангистов, и, несмотря на высокие цены, недостатка в туристах у них не было. Как рассказала Кристина, это были единственные места отдыха, куда можно добраться из Порта Морсби без самолета. Все остальные туристические места находились в провинциях, куда дороги еще не проложили, а плыть на корабле было слишком долго. К тому же цены на авиабилеты просто сумасшедшие.