Предсказанная
Шрифт:
— Господи, кошмар какой! — застонал Вадим. — Ну я и дятел…
Ни спать, ни есть уже не хотелось. Потребность найти Анну — срочно! немедленно! — отбила и сон, и аппетит. Но что делать и куда бежать? С чего начинать поиски? Где сейчас девушка? По логике — так у себя дома, так же, как и Вадим. Но где этот несчастный дом?!
Вадим начал вспоминать всех своих случайных знакомых. Среди них был один сотрудник милиции. Чисто теоретически он мог бы помочь. В районе Пролетарской, конечно, жила не одна незамужняя Анна двадцати пяти лет от роду. Но уж не сто и даже не пятьдесят. «Безвыходных положений нет», вспомнил он старый афоризм. Текущее положение тоже было вовсе не безвыходным. Первая паника уступила место спокойной уверенности, что все уладится. Всего один звонок, потом дождаться результата, обзвонить девушек, чьи адреса ему даст Сергей — и все будет в порядке. Вопрос пары суток.
Из комнаты донесся непонятный трескучий скрежет — словно рвали надвое лист жести. Ничего подобного там, за стенкой, не было и быть не могло. Вадим вздрогнул. Нужно было пойти и взглянуть своими глазами, но в первое мгновение не было сил сдвинуться с места. Все, что угодно человеческое — шаги, голоса — он понял бы. Например, залезли воры. На девятый этаж? Через окно, допустим. Это были воры, владеющие промышленным альпинизмом — может быть, бывает и такое. Все, что в границах здравого смысла, не пугало и не удивляло. Но этот металлический треск? Проводка сгорела? Не может того быть: и звук не тот, и запаха гари нет.
Нужно было преодолеть холодок в груди и сделать шаг. Первый шаг — второй уже легко, почти ничего не стоит. Сил не было. Пульсировал в ушах ток крови, пьяная легкость расплывалась по телу от солнечного сплетения. Еще мгновение — и пришло то легкое, ослепительно белое безразличие к себе и своей безопасности, которое всегда помогало в трудных ситуациях. Вадим прошел по коридору, остановился перед дверью — она была навешена так, что всегда закрывалась сама собой, — прислушался. Скрежет больше не повторялся. Зато из комнаты доносился глухой и тяжелый равномерный плеск.
Дверь нараспашку, шаг вперед. Ноги по щиколотку утонули в мелком влажном песке. Вадим стоял на берегу моря. Негромко ударившись о косяк, захлопнулась за спиной дверь — а через мгновение, которое понадобилось на разворот, и двери-то вовсе уже не было. Только холодное серо-зеленое северное море. Вадим стоял на самом краю небольшой косы. Далеко справа виднелся угрюмый сумрачный берег. На память о квартире осталась лишь чашка в руке. Вадим постучал по ней пальцем — вполне достоверное небьющееся стекло, не отличишь от настоящего. Потом посмотрел на покрытые пятнами джинсы и майку. Не успел переодеться, а теперь придется и дальше ходить в грязном.
Ничего еще не кончилось, Безвременье его не выпустило. Только поманило иллюзией, обмануло и показало истинное лицо. Все стало только хуже: теперь он был один. В окружающий пейзаж он уже не верил. Сейчас — берег моря, через пять минут будет лес или пустыня. Да, брызги воды на лице кажутся вполне правдоподобными. Скорее всего, в этом море можно и утопиться. Но все это — лишь наваждение, мираж или мара. Вадим не представлял, за какие грехи наказан этим местом, этой бесконечной сменой масок. Тупое отчаяние комом стояло в горле. Если ему позволят, то он увидит своих товарищей. Если же Безвременье решило сыграть с ним без свидетелей, то бессмысленно идти куда-то, делать что-то.
Именно бессмысленность любого действия и сводила с ума. Он готов был идти по пустыне и карабкаться по горам, бегать по подвалам по пояс в воде… Все, что угодно, лишь бы продолжать видеть перспективу. Флейтист обещал, что все выберутся. Пока он был рядом, Вадим верил ему. Сейчас же стало ясно, что обещания были ложью. По сравнению с силой Безвременья, заглотнувшего их, словно гигантская акула жертву, целиком, все человеческие потуги были смешными. Рвись, не рвись — ничего не изменится. Человеку не по силам сражаться с Безвременьем. Все равно, что пытаться вычерпать ладонями это море, расчистить берег от песка при помощи голых рук.
Стоять на зыбком влажном песке не хотелось. Вадим напоследок полюбовался морем. Тяжелые серо-стальные валы мерно шли к берегу, солидно выползали на песок, облизывали его шершавыми языками и прятались в морскую пасть. Даже пена на гребнях валов выглядела внушительно, словно была из бетона. Никакой эфемерности в ней не наблюдалось. Основательные волны, основательная пена. Такое же железобетонно тяжелое небо над головой — лишь чуть светлее, чем вода. Самодостаточная красота сугубо дикой природы, равнодушной к человеку. Вадим был лишним на этом берегу, словно заноза в чьем-то пальце. Свою чужеродность он ощущал всей кожей.
— Ну и нечего было тащить сюда… — буркнул он в пространство. Никто ему, разумеется, не ответил; голос растворился в рокоте волн, как кристаллик соли в бочке с водой.
До берега нужно было пройти пару километров. Вадим глядел то влево, то вправо — поступательное движение воды завораживало. Очень светлый мелкий песок шелестел под ногами. Куртку музыкант забыл в квартире-иллюзии, и теперь каждый порыв ветра обжигал кожу ледяными брызгами. Пейзаж здорово напоминал осеннюю Прибалтику. Вроде бы и не очень холодно, но в одной майке не погуляешь. Смысл у движения был один: не замерзнуть.
Должно быть, кто-то внимательно читал все его мысли, потому что Вадим вдруг споткнулся на ровном месте. Казалось, невидимая рука крепко схватила его за лодыжку и потянула вперед и вверх. Вадим плюхнулся носом в песок, рефлекторно зажмурился, а когда открыл глаза, пейзаж в который раз изменился.
На смену морю пришел милейший парк того сорта, что окружает усадьбы-музеи. Фонтаны, подстриженные кусты, аккуратно посыпанные мелким гравием дорожки, пышные клумбы с розами. Лабиринт живых изгородей. Надо всем этим великолепием — лазурное, неправдоподобно яркое южное небо. Запах, напомнивший детство, отдых в Сочи: магнолия, жасмин, нагретая галька. В двух шагах — изящная скамейка с металлическими ножками.
Вадим сел, куда ему предлагали, откинулся на спинку. За спиной росло неведомое южное дерево — может быть, платан, а может, и нет. Крупные овальные листья отбрасывали густую тень. Вадим посидел минут пять, отогреваясь после прогулки по косе, потом задумался.
Лет пять назад он был в Паланге, небольшом литовском городке на берегу Балтийского моря. В ноябре. С родителями в Сочи — в двенадцать или тринадцать лет. Получалось, что кто-то хорошенько перетряхнул его память и на основе воспоминаний создал пейзажи. Ничего принципиально нового Безвременье предложить ему не могло. Зато очень хорошо могло воплощать воспоминания. Это казалось удобным и даже привлекательным. Найти подходящий пейзаж из калейдоскопа времен и мест, отдохнуть… или остаться навсегда. Дом на берегу Черного моря — пусть не самого моря, но его идеального подобия. Почему нет?