Предсказанная
Шрифт:
— А о чем вы говорили? — полюбопытствовала, подходя, Анна.
— Это неважно, — хором сказали Флейтист и Гьял-лиэ. Девушка рассмеялась, Вадим тоже улыбнулся: полуночники играли в заговорщиков.
— Впрочем, кое-что я переведу, — спустя несколько минут, добавил предводитель отряда. — Он сказал, что нельзя играть в шашки при помощи шахмат. А я ответил, что играть с людьми — значит, играть в шашки на поле для гольфа.
Девушка расхохоталась, тряся головой и всплескивая руками — метафора Флейтиста ее восхитила. Вадим тоже улыбался, хотя дальше улыбки дело не пошло. Один Серебряный не понимал, в чем дело и по привычке строил надменную физиономию,
— Мы передвигались обычным, привычным вам, — он показал рукой на Вадима и Анну. — способом, то есть, ходили, бежали, лезли и так далее. Мы можем и дальше так поступать, но крепость расположена в горах, и это крайне неудобно и опасно. Есть и другой вариант, для этого мне понадобится помощь Вадима.
— Я готов, — пожал он плечами. — А что от меня требуется?
— Есть много способов упорядочивать и подчинять себе реальность, — пояснил Флейтист. — Музыка — далеко не худший.
— Я не понимаю… — Анна улыбнулась искреннему обалдению на лице Вадима — уж больно трогательно он выглядел со стороны.
— Как я успел заметить, Безвременье устроено совсем не так, как привычные нам миры. Здесь одной и той же точки можно достичь передвижением по плоскости, так, как мы уже двигались, и передвижением в глубину или высоту. Нет, я не имею в виду, что нужно залезть на вершину горы, — уточнил он, заметив гримаску на лице девушки. — Подняться или опуститься в глубину — это, скорее уж, означает приблизиться или отдалиться от границы с Полуночью. Я попробую взять нужное направление, и, возможно, мы окажемся не слишком далеко от цели. Впрочем, мне кажется, что я вас только больше запутал…
— Не без того, — кивнул Вадим. — И все-таки, что понадобится лично от меня?
— Музыка и восприимчивость, — улыбнулся Флейтист. — Не более того. Ты поймешь, когда мы начнем.
— Хорошо, договорились. А теперь объясни, почему мы не сделали этого раньше? — Анна оценила, что сходство образа мысли между ней и Вадимом никуда не исчезло, обрадовалась, хоть и не без иронии.
— Потому что раньше я не считал ситуацию действительно безнадежной. Потому что мне не приходило это в голову. Потому что раньше у тебя не было этой гитары, — показал Флейтист на стоявшее в углу черное чудовище, которое Анна старательно обходила кругами.
Теперь настала очередь Вадима пребывать в глубоких раздумьях, в то время, как все окружающие были оживлены и озабочены грядущим путешествием. Гитарист же застыл посредине зала, как вкопанный, с рукой, убирающей за ухо прядь волос — видимо, проникался тем, как именно придется искать освобождения. А может быть, Анна слишком хорошо о ненаглядном думала, и он с радостью взял бы в руки монстра, прикинувшегося гитарой… при одной мысли об инструменте у нее по коже пробегала стая откормленных мурашек.
— Попытайся поймать мелодию, — сказал Вадиму Флейтист, когда все встали в центре зала.
Анна стояла напротив Серебряного, оба музыканта — друг напротив друга, не обращая на остальных никакого внимания. Гьял-лиэ хмурился, но вслух никаких возражений не выражал, только ежился и передергивал плечами, как кот на росистой полянке. Девушка вообще не представляла, на что все будет похоже и чем кончится, а потому даже и не волновалась, только смеялась в глубине души над своим жадным нетерпением. Крепость ее угнетала, и она готова была куда угодно — «в деревню, в глушь, в Саратов, к тетке» — лишь бы прочь отсюда.
— Слушай, что я делаю, смотри внимательно, — проронил следующую фразу предводитель.
Он поднес к губам флейту, взял первую ноту. Несколько отрывистых звуков. Потом из них вдруг сложился кусочек мелодии, вовсе не похожей на то, что раньше слышала Анна. Так, должно быть, играли в каких-нибудь далеких странах, где ничего не знали о классической музыкальной гармонии, где брали инструменты в руки, чтобы подражать ветру и воде, огню и капели.
Вадим сосредоточенно слушал, держа на весу гитару. Лицо было напряженным и строгим, Анна любовалась обоими по очереди, такими непохожими, такими красивыми. Флейтист был силой — скалой, о которую разбивались волны, черным камнем, опорой, надежной и вечной; Вадим — движением, полетом, гибкостью клинка, который можно согнуть в кольцо, но он не утратит остроты и разогнется при первой возможности.
Постепенно из отдельных созвучий родилась мелодия. Чем более связной и четкой она делалась, тем сильнее Анне хотелось заткнуть уши или выбежать вон: звуки были чужими. Нереальными, невозможными — они заставляли вздрагивать и испытывать иррациональный страх. Анну удерживала на месте лишь одна мысль: нелепо бояться музыки. Потом девушка перевела глаза на стену за спиной Серебряного, и оказалось, что бояться давно пора — и не только музыки.
От крепости давно остались лишь туманные очертания, скорее, эскизы, сделанные серым мелом прямо на воздухе, чем что-то материальное. В этом тумане то и дело возникали силуэты каких-то тошнотворных страшилищ, горящие женщины, когтистые лапы, разрывающие кровоточащую плоть, и еще целый набор «готичных» ужасов. Анна брезгливо сморщила нос, посмотрела вниз — и тут лучше не было, они стояли на столь же зыбком, столь и стены, туманном полу, а под ним просвечивали крупные яркие звезды.
Анна знала, что все это лишь иллюзии, что нельзя мешать музыкантам, но пришлось прижать руку к губам, чтобы не вскрикнуть. Серебряный строго посмотрел на нее, погрозил пальцем. Сам он тоже особого комфорта не испытывал, но старался держаться спокойно. Девушка понадеялась, что если что — он ее поддержит, поймает.
Любопытство боролось со страхом. Хотелось прикрыть глаза, отключиться и дождаться момента, когда все прекратится. А музыка все звучала — гитара и флейта, отличный дуэт — и казалось, что воздух начинает давить на плечи, становится тяжелым и упругим, как вода. Все тяжелее было стоять на ногах, хотелось упасть на колени и не видеть, не слышать ничего. Музыка рвала нервы на части — чужая, дикая, опасная. Больно было от мысли, что Вадим создает ее половину: не мог, не должен человек делать подобное, это противно природе и обычаю. Каждому свое: полуночникам — магия, людям — наука, и не нужно смешивать несмешиваемое. Те же, кто учит подобному, пусть провалятся куда подальше…
Собственная невесть откуда взявшаяся ксенофобия напугала и удивила едва ли не сильнее происходящего. На щеки наползла краска стыда. Анна вздрогнула и попыталась заставить себя принять все, как должное. Получилось довольно паршиво, но долго напрягаться и не пришлось. Последняя трель флейты, последний аккорд — и тишина.
Девушка подняла глаза. Окружающее больше всего походило на бред сумасшедшего архитектора, и Анна подумала, что, наверное, предыдущим «правителем» Безвременья был какой-нибудь нездоровый градостроитель, и они попали на руины его фантазий. Но Флейтист, опуская инструмент, огляделся и удовлетворенно кивнул.