Предсказанная
Шрифт:
— Ой-ой, — расхохоталась Анна. — Старый дед, бухтело несчастное! Сегодня что-то будет, что-то хорошее, слышишь?
— Слышу, — безо всякого энтузиазма отозвался Вадим. — Свежо издание — да ксерится с трудом…
Недоверие не задело, не огорчило, даже не сбило с легкой танцующей походки — Анна сама себе удивилась. Хотелось даже заподозрить неладное: вчера пугали, давили, заставляли раздражаться, а сегодня решили подойти с другой стороны: запутать, сбить с толку эйфорией. Вдруг стало все подвластно, и казалось — сделай шаг, толкни рукой стену, и откроется желанный проход домой.
Три шага к стене Анна сделала, и руку занесла, и ладонь к камню приложить успела — но на остальное времени не хватило: позвали, отвлекли. Вновь явился Серебряный, уже строже попросил идти в зал, смерил придирчивым взглядом…
…и кончилась сказка, осталась лишь память о ней.
Обычный мир — надоевшее до крайности чужое, обычное бессилие в руках, и тяжесть на плечах вполне привычная, знакомая с детства. Выдохлось шампанское, лопнул воздушный шарик. Было? Не было? Зачем было?
Нет ответа.
Вошла в зал — и остолбенела на пороге. У стола сидела незнакомка, да такая, что Анне вдруг захотелось спрятаться подальше. Длинные прямые волосы — как вороново крыло, брови вразлет, очи темно-фиолетовые, ночные, таинственные. «Умереть от зависти после первого же взгляда…», — подумала Анна, стараясь отлипнуть от стенки. Оглянулась на Вадима, который шел на полшага сзади, и удивилась: вместо ожидаемого предательского восторга на его лице был только вызов. Губы упрямо сжаты, подбородок задран чуть не к потолку.
Гостья встала, повела руками, выпростав кисти из рукавов широкого лазурно-шоколадного одеяния, и оказалась вдруг высокой и такой широкой в плечах, что Анна сразу все поняла. Не гостья, гость. Чудо-богатырь красы несказанной.
Очередной сюрприз Безвременья.
— Меня зовут Сайн, — сообщил сюрприз и чудо. Голос был под стать прочему облику — завораживающий.
Красоты и обворожительности вдруг оказалось слишком много и не к месту, словно в посудную лавку пытались запихнуть слона. И рост, и лицо с линиями бровей, напоминающими крылья чайки, и тонкая талия, подчеркнутая обручем пояса — все это было прекрасно, и словно специально для Анны выдумывалось, чтобы ей увидеть только, и умереть на месте, и пойти на край света, словом не перемолвившись еще, обо всем забыв…
…но переборщили.
Живого не получилось. Только очередная кукла, декорация, биоробот Безвременья. Безупречная, как кукле и положено, как только декорации и позволительно.
«Идеал, несовместимый с жизнью», — улыбнулась себе Анна, и обрадовалась этой мысли: значит, стала старше и мудрее, внимательнее. Год назад, да что там — год, неделю назад еще влюбилась бы надолго, накрепко, наделала бы глупостей. Сейчас же — не хотелось. Скучновато было, словно смотришь на рисунок. Что давешняя змеедева, что Сайн были одного ряда явления: картинные красавцы, для обложек, для плакатов.
— Очень приятно, — запоздало отозвалась Анна, соображая, что не ответила на поклон даже кивком. Ну да и ладно…
Демонстративно взяла Вадима за руку, подошла поближе к Флейтисту, стоявшему у стены в любимой позе — руки скрещены на груди, голова чуть наклонена вперед. Получилась выразительная композиция: слева дорогой любимый, справа — еще более дорогой командир, зараза Серебряный — в вершине невидимого треугольника; а гость — отдельно.
— Теперь все в сборе, говори, — сказал Сайну Флейтист, и Анна поняла, почему ее торопили и ждали.
Опять, второй раз с пробуждения, дернуло крючком по сердцу отсутствие Софьи. Еще вчера «все» значило — пятеро. Теперь — четверо; неуклюжее, похоронное число. И — ноющая пустота, которую ничем не заполнишь.
— Я один из тех, кто не желает причинять вам какого-то вреда. Крепость принадлежит мне и можете чувствовать себя здесь в безопасности.
— Теперь принадлежит или всегда принадлежала? — спросил Флейтист.
— Всегда.
— На нас здесь напали, да еще и говорили, что являются хозяевами. Как ты это объяснишь?
— Я знаю и прошу меня простить.
— Так чья крепость-то? — для Анны обтекаемого извинения было недостаточно.
— Моя.
— А близнецы тогда кто? — девушка хорошо помнила, что Флейтист счел парочку хозяевами. Налицо было явное противоречие. — Захватчики?
— Нет, — признался Сайн. — Все несколько сложнее, чем ты предполагаешь.
— Так расскажи, будь так любезен, — чуть склонил голову вперед, словно собирался боднуть гостя, Флейтист. Видно было, что словесные кружева ему не по душе.
— Вам могло показаться, что нас здесь много. Так и есть, но при этом все мы все — единое целое. Противоречивое, многоликое — одно.
— Звучит, как полный болезненный бред, — хмыкнул Вадим.
— Нет, неверно, — вступил в разговор до того молчавший на своем месте, за спиной гостя, Серебряный. — Ты хочешь сказать, что все вы — аватары одной силы, так?
— Именно так, — повернулся к нему красавец. Полы длинной одежды скользнули по полу вокруг табурета. — Но мы очень разные, у нас разные цели и желания.
Анна внимательно смотрела на него, наслаждаясь собственным равнодушием. Все было в стиле ее мечты, все — безупречно, хоть вырезай и в рамочку вставляй, но сердце молчало, не отзываясь ни на голос, ни на жесты. Самым интересным в госте было одеяние — длинное, широкое, с лазурными разводами по теплому, цвета молочного шоколада, фону. Вышивка по подолу, по рукавам — оттенок корицы, узор из веток. Широкий отложной воротник тоже украшен шитьем, а схвачен этот не то халат, не то балахон тонким металлическим обручем на талии. Удобно, наверное…