Прекрасная славянка
Шрифт:
Елина улыбнулась.
— Не правда ли, просто? Почему же не у всех получается? Почему многих женщин грубо презирают, калечат и убивают их любовники, а то и мужья? Почему не каждая из нас носит мех, а многие — только лен и лыко?
На этот вопрос ответ показался очевидным, и девушка отозвалась быстро.
— Если я служу Перуну, то многие люди принесут дары в мой храм, а если божок не велик, то я голодна и у меня нет ягненка для жертвы.
— Очень верно! Особенно важно о жертве. Что всегда есть в храме?!
— Жертвенный огонь. Саму жертву принесут на улице, но жертвенный огонь должен всегда гореть внутри храма.
— И в твоем теле должен гореть огонь! Отсутствие его сгубило многих женщин! Из пустого, холодного храма бог уйдет, оставляя после себя многие разрушения. Разожги в своем храме огонь, и твой бог не захочет его покинуть, а уезжая по зову долга, он будет спешить обратно на свет этого огня.
Елина договорила свои слова на высокой ноте, с достоинством поднялась и посмотрела на свою слушательницу.
Любава поднялась со скамеечки, на которой сидела, и задумчиво разгладила складки одежды.
— А как разжечь в себе этот огонь?
Елина рассмеялась очень заразительно и лукаво посмотрела на девушку.
— А вот этим ты можешь заняться после ужина. Этот огонь неприхотлив, он будет гореть в твоем храме и без всякого бога для согрева и на радость, но не жги его часто и понапрасну.
— Госпожа мне поможет?
— В этом — нет. Но твое тело — это давно созданный прекрасный храм, все необходимое в нем есть, — просто надо найти. А сейчас пойдем трапезничать.
Елина и Любава появились в комнате у очага (где обычно накрывали трапезу) вдвоем, чуть ли не рука об руку. Толстая кухарка с почти прозрачной розовой кожей и румяными щеками с удивлением стала разглядывать новенькую, прикидывая, как к ней относиться.
Девушка всем своим видом излучала скромность и приветливость, а сама постоянно в мыслях возвращалась к словам Елины. Она кивала, с аппетитом ела ячменные лепешки, запивая их квасом, смешанным с ароматными травами, а в голове постоянно всплывали слова про храм и разжигаемый в нем огонь.
До вечера было еще далеко, а ей не терпелось остаться одной.
Весь оставшийся день Елина отвела на баню. Топили парную, Любава помогала с различными настойками, вполуха слушала наставления, но все-таки трудилась не покладая рук.
Вечером, оставшись наконец одна, она оробела и решительно не могла представить, с чего начать освоение новых знаний. Легко сказать: разжечь огонь. Это тебе не печка. Лежа в темноте, на мягкой сенной подстилке, она вспоминала все то, что раньше знала об отношениях с мужчинами. Разные картинки услужливо замелькали в ее памяти.
Вот несколько рабынь, сменяя друг друга, ложатся спиной на огромный пень, застеленный чьим-то плащом, подставляя под бесстыдные взгляды дружинников свои толстые ляжки, рыжие, как паленые свиные окорока, в свете окружающих привал костров.
Любаве стало противно. Эта картинка так отчетливо представилась ей, что даже послышался хохот. Развлекающаяся толпа приблизилась столь близко, что в нос ударил резкий запах плоти и разгоряченных страстью тел.
Вот один дружинник подхватывает ноги женщины повыше и всаживает свой пылающий страстью орган на всю его длину внутрь, женщина вскрикивает, все хохочут. Дружинник резко дергает своим задом, продвигаясь все глубже и глубже, женщина извивается под ним, но уже от удовольствия, а не от боли, ее спина съезжает с плаща и полные руки болтаются в воздухе в такт толчкам мужчины. Иногда ей удается ухватить его за плечи, ногти скользят по металлическим пластинам, крепленным поверх рубахи, иной воин не снимает доспехов даже во время соитий.
Другая картинка была увидена ею в соседнем селении. На летнем празднике плодородия все девушки уводили на поле отца понравившихся в танце парней, и они любили друг друга на этом поле. В полукочевом селении Любавы таких праздников не было. Но торговые отношения соседей иногда позволяли девушкам завести иноплеменных подруг.
К тому году выросла старшая подруга Любавы. Она давно приглядывалась к веселому парню Алашке, и Любава не сомневалась, на кого падет ее выбор в ночь праздника. Предчувствия не обманули девушку, и она выбрала себе прекрасное место в близлежащих кустах.
Прибежав вдвоем на поле, голубки сначала долго целовались и смеялись, потом Алашка грубо задрал на девушке праздничные юбки и трясущимися руками стал снимать с себя штаны. Пока он сдернул с них бечеву и вывалил из штанов огромное, стоящее, как меч, достоинство, раззадоренная девушка раскинула ноги, и он принялся прилаживаться к ней сверху. Их громкие стоны и какие-то нелепые тычки друг в друга возбудили тогда в подглядывающей Любаве какое-то странно теплое, булькающее внизу и внутри ощущение.
Сейчас, припомнив все это, Любава снова ощутила томление. Руки сами опустились вниз и принялись гладить живот — источник этого сладкого и непонятного чувства, а потом побежали к тому самому алькову, который открыл для нее Сивой, и сейчас она сама могла заняться его изучением. Отверстие было узким, упругим и очень влажным. Девушка испугалась даже, не вернулось ли кровотечение. Но подняв пальцы к лунному свету, струящемуся в окно, не увидела темных пятен. Это была не кровь.
Ее тело выделяло какую-то жидкость с удивительным металлическим запахом и слегка скользкую на ощупь. Будто бы готовилось принять Сивоя снова.
Любава испугалась этих мыслей. Сивоя нет. Он никогда больше не введет внутрь ее лона свой теплый напряженный член, о котором она сейчас вспомнила. Но от воспоминания задрожали ноги и напряглась грудь. Любаве захотелось стряхнуть с себя белое платье, в котором она лежала, что она незамедлительно и сделала.
Тело дрожало, отверстие, которое раскрыл в ней Сивой, расширялось, но источник наслаждения был не там. Изо всех сил пытаясь удержать в себе ощущение разгорающегося огня, Любава выгнулась и застонала так же, как толстая рабыня, предлагающая себя дружинникам.