Прекрасная толстушка. Книга 2
Шрифт:
— Мне начинает казаться, что я должна была выйти за него замуж…
— Ага — и дожидаться, пока он сам сбежит, а потом рыдать на моей слабой груди…
— Нет, что-то не так… — вздохнула я. — Как-то неправильно я живу, безыдейно, по-мещански…
Я горестно замолчала. Татьяна, прищурившись, подозрительно посмотрела на меня.
— Ну, ну, продолжай… — с ласковой угрозой в голосе поощрила она меня.
— Я все время думаю только о своем счастье…
— А о чем же ты должна думать? —
— Я, как и каждый человек, должна думать о счастье всего человечества…
— Ты это серьезно? — Танька посмотрела на меня подозрительно.
— Вполне.
— Это он тебе объяснил? — деловито уточнила она.
— Это и без него давно известно… Все писатели и философы об этом говорят.
— Ну, хорошо, — сказала Татьяна, — а кто же подумает о твоем личном счастье?
— Как кто? — возмутилась я ее непонятливости. — Оно и подумает…
— Кто оно-то?
— Человечество, вот кто! Общество! Страна! Родина, наконец!
— Когда же она подумает? Когда станет сама счастливой? А если не станет? Смотри, сколько прогрессивных умов непрерывно думают о ее счастье, а она все так и остается великой и многострадальной… А пока она многострадальная, ей совсем не до тебя…
— По-твоему, человек должен жить только для себя? По закону джунглей: сильный пожирает слабого, слабый пожирает более слабого, более слабый пожирает еще более слабого и так до бесконечности…
— Заумь все это! — решительно перебила меня Татьяна. — На самом деле все давно известно. Как говорит моя матушка, Иисус Христос учил: «Возлюби ближнего, как самого себя». Вот тебе и вся наука. Ближнего, а не человечество…
— Ты же знаешь, что каждого из них я любила по-своему… — вздохнула я. — А что в результате? Опять одна…
— Да не в любовном же смысле Христос учил!
— И всех остальных я любила… Только и их уже никого нет… Кроме тебя…
Я подумала, что хорошо бы сейчас заплакать и отвернуться, скрывая непрошеные слезы, чтобы Татьяна обняла меня за талию, уткнулась мне в грудь и стала бы утешать, ругаясь и плача вместе со мной одновременно. Но глаза мои были сухи, желанный и комок к горлу не подступал и только что-то ощутимо щемило под сердцем.
— Так что же ты хочешь? — спросила ни о чем не подозревающая Татьяна.
— Я и сама толком не знаю… Но раз личной жизни у меня все равно не получается, как я ни стараюсь, значит, нужно заняться каким-нибудь общественно-полезным трудом…
— А ты чем занимаешься, дуреха? Разве быть отличной портнихой — это не полезное для общества дело?
— Это совсем не то… — поморщилась
— Ну хорошо, — сказала Татьяна, — иди в ателье. А еще лучше на швейную фабрику. Вот где тебе будет не скучно…
— Тебе легко издеваться, — обиделась я. — У тебя все в порядке. Муж, ребенок, на кооператив собираете… Жизнь! А я ничего, кроме вздорных заказчиц, не вижу…
— Ну, Маня, не гневи Бога… Живешь в трехкомнатной квартире, ездишь на машине «Волга», одеваешься лучше всех в Москве, любовников было больше, чем у меня… — Она запнулась, посчитала про себя и продолжала: — в три раза. И сейчас очередь, только выбирай, а ты еще жалуешься…
— А счастья-то нет, как и не было… — печально сказала я.
— Неужели тебе ни с кем не было хорошо?! — искренне возмутилась Татьяна. — Ни за что не поверю!
— Я говорю не о любовных утехах, а о счастье.
— А разве это не одно и то же? — хихикнула Татьяна.
Ну что я могла ответить этой дурочке, которая даже сама не осознавала, насколько она счастлива?
Вернувшись от Татьяны в Москву, я в тот же вечер по звонила Николаю Николаевичу и сказала ему, что хотела бы работать переводчицей…
— Но ты же не согласишься водить иностранные экскурсии, — сказал он. — И что тебе дома не сидится? Ни начальства над головой, ни графика, ни дисциплины, — красота.
— Надоела мне эта красота, — сказала я.
— Ладно, что-нибудь придумаем, — сказал он. — Вот тут Томуська спрашивает, когда в гости придешь?
— Как на работу устроишь, так и приду, — сказала я.
Николай Николаевич направил меня к своему старому подопечному, который не без помощи органов дослужился до больших комсомольских чинов и теперь имел некоторое отношение к Бюро международного молодежного туризма «Спутник». Но тогда я всего этого не знала. Мне просто было сказано записаться на прием к такому-то, и я записалась… Это был один из секретарей ЦК ВЛКСМ.
Но прежде чем попасть к нему, мне пришлось съездить в иняз, где до сих пор лежала моя учетная карточка члена ВЛКСМ, и заплатить членские взносы за последние два года. Хорошо, что хоть с меня взяли там всего по 20 копеек на новые деньги… И то пришлось выложить пятерку — это целых полсотни на старые. Раньше я платила секретарю первичной организации, а теперь пришлось платить секретарю института.
Новым освобожденным секретарем комсомольской организации иняза был незнакомый мне молодой человек с идеальным пробором и в безукоризненном темно-сером костюме, на лацкане которого скромно поблескивал комсомольский значок.