Прекрасный белый снег

Арефьев Валерий Михайлович

И вспомнив вновь жуткие события вчерашней ночи, Светка обхватила голову руками и с тихим стоном закачалась горестно на стуле. Ей снова захотелось плакать. Слёзы сами, мгновенно навернулись на глаза. "Ну за что, — всхлипывала она, салфеткой вытирая ставшее опять мокрым вдруг лицо, — за что мне это наказанье? Люблю же ведь его, балбеса! Люблю ведь! А он вон как! За что он так со мной? За что он так?!"

Глава третья

Выпить, однако, психам в этот вечер так и не удалось. Как и в предыдущий, последующий, неделю, две, или месяц тому назад, у обитателей смирного дома бухнуть не получилось. Непростое это дело — устроить в дурдоме вечеринку. Только вот Веня наш, он ещё не понял, где оказался. Куда в действительности, занесла нелёгкая на этот раз. Так что, вернёмся-ка мы с вами в третью палату и посмотрим, что там дальше

будет. Итак:

— Тогда и меня можно просто, Веня, — широко улыбнулся Веничка в ответ. — Готовь, Костян, посуду! По такому случаю что-нибудь придумаем! Бухать сегодня будем!

— Ага! Посуду! Разбежался! — ухмыльнулся Костя грустно, грустно и совсем уже не лучезарно, увы, скорей на автомате, ведь он же сам и затеял дурацкий этот, как-бы шутливый разговор с не понимающим, куда попал, очередным психом-суицидником. Злая какая-то искорка промелькнула у него в глазах: — Ты, Веня, посмотри вокруг, внимательно. Посмотри, посмотри...

Венька приподнялся немного на локтях, покрутил головой туда-сюда, но ничего нового и неожиданного так и не заметил. Обычные больничные кровати, тумбочка у каждой. А что там у него за спиной, увидеть возможным не представлялось: левая рука его была под капельницей, встать или даже просто развернуться он не мог. "В общем-то, — подумал он, — больница как больница. Только вот, решётки на окнах. Что бы это значило?"

— Смотри, смотри, Вениаминчик-витаминчик! Смелее. Не стесняйся! Не смущает ничего? Сеточка на окнах, например. Небо за ней, в крупную клеточку. Ни о чём не говорит?

А Венька и вправду, начинал уже реально нервничать. Хотя, что уж тут, казалось, волноваться? Ну сетка. Ну решётка. Так вчера ведь только, с жизнью прощаться собирался... Попробуй-ка, напугай самоубийцу сеткой на окне! И всё же, Веньке стало вдруг не по себе. Настолько всё гадко и по-идиотски как-то вышло. Вот это его вчерашнее, внезапное решение разом всё закончить. Как-бы закончить, но всё-таки оставить себе маленькую лазеечку. Не выпрыгнуть красиво из окна, с восьмого этажа, а всего лишь таблеток наглотаться. "Как там у Высоцкого, — подумалось ему: — Не умереть, а именно уснуть." Да, уснуть, теперь он осознавал это ясно, именно уснуть. Нет, не хотел он умирать по-настоящему. А потом, сразу почти как всю эту кучу таблеток заглотил, реальность с пугающей скоростью начала превращаться в какой-то дымчатый мираж, всё стало тускло и безразлично, только и успел, что джина ещё бахнуть, да сигаретку выкурить, напоследок. И тут же начал выключаться. А сил встать и что-то изменить уже не оставалось. Только вот, о последствиях он как-то не подумал. А как же Светка? Каково ей будет, хоронить его, придурка? А мама? А если выживет, но дураком на всю жизнь останется? Или, того хуже, овощем на грядке? И никакие решётки точно уж не предполагались. И Вене стало стыдно. Стыдно и горько за то что натворил. Он вновь закрыл глаза и в ту же секунду ясно увидел Светку, в дурацкой карете скорой помощи, всю в слезах, представил вдруг, как ей, вероятно, пришлось объяснять произошедшее. "Он потерял большие деньги и мы поссорились". "Господи, — думал он, — какая глупость! Какой стыд! Какой позор!" И ему снова захотелось уснуть, забыться, хотя бы ненадолго.

— Ну что, братан, призадумался? — вернул его в реальность голос Кости. — Ты спишь что ли опять? Эй, брателла!

Чья-то рука, вероятно его настойчивого собеседника потрепала Веньку по плечу. Возвращаться а реальность Веньке не хотелось, ему было просто страшно.

— Да задумаешься тут, — открыл он всё-таки глаза. — А правда, решётки-то здесь чего? Ведь я же не в тюре, да? — спросил с надеждой он.

— Ну ты, мужик, даёшь! Сплюнь три раза! И перекрестись! Ты что, ещё и грохнул вчера кого? Для кучи? — уже откровенно смеялся над ним Костян. — Нет, мужики, вы только гляньте! У Станиславыча новый экземпляр для изучения! Батеньке сюрприз! Двойной убийца, киллер-самоубийца. Аплодисменты, господа! Аплодисменты! — и с этими словами он заржал, как конь, громко и откровенно. — Чувак, ты в дурке! Понял? В дурдоме! Расслабься, не в тюряге, слава Богу! Да расслабься ты, Веня! Худшее уже позади!

Венька приподнялся повыше на локтях и посмотрел ошарашенно на Костю:

— А чего в дурке-то? Почему в дурке? Как я в дурку-то попал?

— А ты что, не знаешь? Первый раз слышишь? Ну точно, — он обернулся к зрителям, наслаждавшимся неожиданным спектаклем, — они не знают, как всегда! Их высочества никогда ничего не знают! Им это неизвестно! Самоубийц, Веня, — он театрально развёл руками, — в дурку везут обычно. Почти всегда. Ну тех, которым повезло. А кому нет, тех сразу в морг. Тебе, брателла, повезло. И вот теперь ты здесь, брателла, с нами. Врубаешься?

Да, это был действительно сюрприз. Такого развития событий Веня уж никак не ожидал. Всё что угодно, но не дурка... Он посмотрел на Костяна потускневшими внезапно, серыми как асфальт после дождя глазами и сказал негромко:

— Слушай, братан, я полежу ещё чуть-чуть. Как-то мне не по себе. Посплю немного. Подумаю.

И натянув на голову одеяло опять закрыл глаза...

Где-то с начала девяностых, когда жизнь вдруг, совершенно неожиданно стала преподносить внезапные сюрпизы воспитанному в традициях атеизма советскому человеку, иногда в виде быстрых денег, а случалось, и в виде не менее быстрых пуль, народ как-то сразу, сам-собой, без особых уговоров потянулся к Богу. А кто и к дьяволу, случалось и такое. Бульварные газеты запестрели многочислеными объявлениями всевозможных магов, колдунов, потомственных ведьм, невесть откуда взявшихся шаманов и чародеев в третьем поколении. Все обещали много и практически немедленно. За весьма умеренное вознаграждение предлагалось избавление от порчи, снятие сглаза, возврат любимых, сильнейший приворот, отворот, успехи в бизнесе, открытие третьего глаза, а также полное и окончательное решение проблем. И хотя полным, а уж тем более окончательным решением проблем заведовали в те лихие годы волшебники несколько иного рода, народ тянулся.

Светка же, хотя и относилась к подобного рода проказам с лёгким юмором, в глубине своей души побаивалась всей этой коммерческой чертовщины, с такими вещами шутить не стоит, думала она. И Бог и дьявол, в этом она была уверена совершенно, требуют крайне серьёзного отношения к себе.

Особенной какой-то набожностью Светка никогда не отличалась, верующей себя истово и безусловно, в общем не считала, да и не была такой на самом деле. Бывало, конечно, заходила она и в церковь (действительно набожный, глубоко верующий человек поправил бы здесь автора, в храм, конечно в храм) — поставить свечку Божьей Матери и Николе-угоднику, да ещё за умерших, ушедших навсегда близких родственников и друзей, хотя в то время таких у неё было и не много, но на этом её общение с Богом и заканчивалось, молитв не знала и не молилась никогда.

Крестилась Светка совсем недавно, в новейшие уже времена, лет пять назад, когда это вдруг стало модным, крестик свой маленький, однако, постоянно не носила, он лежал в шкатулке рядом с бусами, колечками и парой старых серебряных монет. И ещё они с Венькой, по их же полушутливому выражению, как бы обвенчались. Выходить замуж по настоящему, с обязательным ЗАГСом, Волгой с кольцами на крыше и капоте, дежурным шампанским на Стрелке Васильевского острова, свадебной фатой, белым подвенечным платьем и непременной дракой в кабаке под занавес веселья, Светке отчего-то не хотелось. Да и вообще, все эти формальности, вроде официальной регистрации и записей о супружестве в паспорте она считала лишними. "Браки, дружочек, совершаются на небесах", — говорила она Вене, и Веня не возражал, он всегда с ней соглашался, по крайней мере в первые годы их совместной жизни. Или успешно делал вид, что соглашается. Как бы то ни было, в один прекрасный день, на второй год их совместной жизни, они купили два симпатичных серебряных колечка с алмазной насечкой, чтобы сверкали поживее, и пообещав друг другу быть вместе вечно ("Какая наивность, — думала она теперь, — даже не смешно. Что значит вечно? Какое такое вечно? Почему вечно?"), торжественно одели их на пальцы друг другу в Лавре, после чего отправились в ближайшее кафе пить шампанское с ликёром Амаретто. Секс в ту ночь у них случился особенно волнующий...

А последние годы они частенько, если в ночь на Великое Воскресенье не случалось сильного дождя, вместе с Венькой и его друзьями ходили крестным ходом вокруг ближайшей церкови, кладбищенской, недалеко от дома. Со свечками в руках они шли вокруг храма по периметру, минут пятнадцать крестились под перезвон колоколов и отправлялись наконец, удовлетворённые и просветлённые в свой двор колодцем, пить на скамеечке портвейн с такими же как и они сами, глубоко верующими друзьями. Пост они не соблюдали. На этом их отношения со Всевышним вроде бы и исчерпывались.