Прекрасный белый снег
Шрифт:
Бесконечные, казалось, подъемы переворотом на нижней жерди разновысоких брусьев постепенно как-то, и для неё самой как будто незаметно, вскоре уже превратились в подъём разгибом, переворот вперёд, отмах и стойку на руках.
– В стоечку, Светик, в стоечку! Носочки тянем, животик подобрала! – говорил ей тренер, всё чаще добавляя: – Отлично! Умничка! Так держать!
И всё это, особенно «Отлично… Умничка!», день ото дня нравилось маленькому Светику всё больше.
Так, незаметно для неё, прошло почти полгода, группа их с двадцати примерно человек мало-помалу съёжилась до семерых самых упорных и отчаянных девчонок, среди которых наша маленькая Светочка была если и не самой отчаянной и смелой, что тоже очень даже вероятно,
Вслед за весной, как и положено природой, наступило лето, печеньем, пирожными и золотыми конфетными обёртками отшелестел прощальный вечер в теперь уже втором «А» классе, и бывшие первоклашки до осени разбежались по домам. Одних родители везли на дачу, под присмотр бабушек, другие собирались в пионерлагеря. Первый свой школьный класс Светка закончила на пятёрки и четвёрки, и чем-то напоминающих ей маленьких красивых лебедей пятерок в табеле оказалось гораздо больше, чем строгих на вид четвёрок. Школа, как и гимнастика, давалась ей легко.
На дачу с бабушкой Светка не поехала, и в пионерский лагерь тоже. Уже через неделю с небольшим она впервые в своей жизни проснулась утром по звонку в спортивном лагере её уже любимого «Зенита», в посёлке Толмачёво, что совсем недалеко от Луги, под Питером – тогда ещё, конечно, Ленинградом.
Лето то, первый в её жизни спортивный лагерь, Светка теперь, конечно, и не вспомнила бы толком. От солнечных тех, жарких дней, как и от лица первого её тренера, теперь, казалось ей, почти мальчишки, остались только смутные ощущения какого-то детского, хотя и трудного, но радостного счастья, и яркими цветными вспышками – удивительно чёткие картинки тренировочно-лагерной жизни на берегу мелкой быстрой речки под названием Каменка.
Отчётливо запомнила она небольшой песчаный пляжик под ярким солнцем, ослепительно зеленую, жёсткую траву, стебельки её так приятно покалывали ноги, фонтаны сверкающих на солнце брызг из-под ладошек, смеющиеся лица мальчишек и девчонок, всё это одной большой картинкой, как на моментальном фото, сохранилось в её маленькой светленькой головке. Прекрасно она помнила длинную, из лыж, упругую акробатическую дорожку, брусья и брёвна на залитой солнцем площадке между сосен, лесные узкие дорожки где они бегали всей группой по утрам, но сами пробежки, как и тренировки, из памяти её отчего-то стёрлись, наверное как лишние и ненужные теперь детали.
И эти танцы, в полумраке маленького зала, по пятницам и субботам, вечерами… Немного беспокойным и тревожным, таким счастливым и таинственным виденьем запечатлелись они в её детской памяти.
…Синий-синий иней
Лег на провода.
В небе тёмно-синем
Синяя звезда,
А-а-а, только в небе,
В небе тёмно-си-и-инем…
Она вспоминала немудрёную ту, тоскливую немного и так волнующую её душу песенку, и перед глазами живо вставали поющие что-то своё печально, прекрасные и одинокие в сверкающем под ночными звёздами серебристо-синем инее провода в глубоком чёрном небе, и ей становилось грустно и тревожно…
Отлично Светка помнила, теперь, правда, и сама бы уже толком не сказала, из этого лагеря или из второго, да и неважно это, думала она, какая, на самом деле, разница, ведь это было, было то выступление в родительский день на лагерном концерте, когда, осознав вдруг ясно, что отступать ей больше некуда, бледнея загорелым лицом, под глупое хихиканье мальчишек, с огромным розовым бантом на выгоревшем к середине лета добела соломенно-пшеничном хвостике, на пару с мальчишкой-пятиклассником она читала изумлённым зрителям длиннющий отрывок из «Ромео и Джульетты», и как они хлопали потом как сумасшедшие, и как она, счастливая, улыбалась всему свету, зная, что нигде не успела ошибиться…
«Не надо, верю. Как ты мне ни мил,
Мне страшно, как мы скоро сговорились.
Все слишком второпях и сгоряча,
Как блеск зарниц, который потухает,
Едва сказать успеешь «блеск зарниц».
«Да уж, – вспоминала иногда тот странный вечер Светка. – И правда, очень детские стихи…»
Эта безумная, очевидно полоумная идея с Уильямом Шекспиром принадлежала пианистке, штатной зенитовской, какие всегда есть в секциях гимнастики, довольно молодой ещё, слегка полноватой женщине с темпераментом улитки. Как вообще она умудрилась дойти до такой абсурдной мысли, являлось совершеннейшей загадкой. Девчонке-второкласснице, в спортивном лагере, в СССР, и поручить читать такое! И тем не менее, успех был жуткий. Зал просто содрогался от восторга! Но главное, маленький ещё как будто Светик этим событием и сам оказался потрясен до глубины души, сразу и на многие последующие годы…
Так, совершенно незаметно, пролетели два месяца лагерной спортивной жизни, Светка загорела дочерна, ещё немного похудела, вытянулась слегка, и в школу, после двух недель с родителями и бабушкой на даче, явилась не малышка-первоклашка с голубыми изумлёнными глазами, а симпатичная вполне, стройная загорелая девчушка, примерявшая уже и лифчик на неожиданно, за пару недель всего, едва, но уже достаточно заметно успевшую вдруг оформиться двумя половинками спелого беленького яблочка маленькую грудь…
Глава девятая
Здесь, с позволения читателя, автор хотел бы остановиться ненадолго, вздохнуть поглубже и парочку минут подумать. Автору и самому вдруг стало интересно, а стоит ли в таких подробностях описывать младые годы нашей героини? К чему всё это? Имеет ли детство маленького Светика какое-то хотя бы отношение к истории о взрослых людях, Веничке и Светке, коей изначально и было посвящено грустное сие повествование? Нужно ли нам это? Не станет ли вдруг скучно любезному читателю в процессе чтения сих многословных строк? А не вернуться ли нам, подумалось тут автору, в психушку? Устроить, скажем, небольшую потасовочку в палате, с разбитием гипсовыми бюстами голов несчастных пациентов, частичной потерей памяти последними и непременным её счастливым возвращением? Или, к примеру, прокатить изумлённого читателя на истребителе-бомбардировщике с вертикальным взлётом, верхом на фюзеляже в обществе потрёпанной временем и чрезмерным употреблением газированных напитков звезды Канн и Голливуда. Да и Костян, Костя-Константин, очень удачно на сцене появился! Так отчего бы ему в лесок тогда не прогуляться, с парочкой обширявшихся бандитов? А что, вполне приличный ход! Читатель не находит? Хотя, кое-что слегка напоминает… Задумаешься тут! Так что вернёмся мы, пожалуй, к маленькому пока, но так стремительно взрослеющему Светику, попробуем узнать ещё немножко о её счастливом детстве. Может, впоследствии это нам и пригодится…
Сентябрь наша маленькая героиня встретила охапкой белоснежных хризантем среди высоких знойных гладиолусов и томных лилий с бабушкиной дачной клумбы и тайным ожиданием нового, неожиданного и радостного счастья. Будущие выпускники и выпускницы, десятиклассники в пиджачных синих парах и больше похожие на студенток девушки в школьных ещё платьях, под ручки провели растерянных, но пока счастливых в своём неведении первоклашек широкой лестницей дореволюционной ещё постройки школы в сердце Петроградской, украдкой вытирая непрошеные слёзы отплакали положенное мамаши, непривычно громко после каникул прозвенел первый торжественный звонок, и новый учебный год наконец-то начался.