Прекрасный белый снег
Шрифт:
– Прекрасно, прекрасно! Просто поразительно, – внимательные глаза доктора прямо светились неподдельным счастьем. – Отличная динамика. Вот что делает с человеком даже кратковременное пребывание в закрытом медучреждении. Так, глядишь, через пару месяцочков и о досрочной выписке подумаем… возможно…
Венька от изумления чуть не поперхнулся:
– Вы что, серьёзно? Через пару месяцочков? О досрочной???
– А вы как думали? Вас, я надеюсь, ваши, так сказать, коллеги, уже успели просветить, где вы теперь находитесь? – он обернулся к обитателям палаты:
– Просветили или как? Признайтесь честно, Константин, – он посмотрел на
– Просветили, Сергей Станиславович, просветили. За нас не беспокойтесь, – с довольной физиономией отозвался из своего угла Костян. – Сами знаете, Костя своего не упустит.
– Ну вот и славно, вот и славненько. Значит, объяснять ничего не надо. Давайте знакомиться: Сергей Станиславович. Заведующий отделением. Прошу любить и жаловать. А ваше имя, Вениамин Владимирович, мне, как видите, уже известно. Лежите, Вениамин, лежите. Вам, друг мой, пока требуется покой.
Нет, такой вот грёбаный покой Веничку вовсе не устраивал. Парнишкой он был довольно крепким, с характером, кое-что в этой жизни повидать уже успел и принимать решения давным-давно привык самостоятельно. Советы же всевозможных умников его не интересовали. Вот и сейчас, от неожиданного такого поворота вся его натура вдруг тихо взбунтовалась. «Да хрена тебе лысого, – решил он сразу. – Посмотрим ещё, что там у нас будет с выпиской, досрочной, – но вида не подал. – На рожон здесь лезть пока не стоит, – думал он, – тут всё же дурка. Вот отлежусь немного – что-нибудь придумаю. Не совок, однако, прошли твои времена, братан, – злился молча Веня. – Я, как-никак, не убивал, не грабил, пальцем никого не тронул. Так что не умничал бы ты, братишка, разберёмся как-нибудь».
– Скажите, Сергей… – Венька задумался на секунду, словно припоминая что-то, – м-м-м, Станиславович, а нельзя ли от меня вот это для начала отцепить, – он указал глазами на дурацкую, изогнутую торшером железяку с капельницей. – Рука, знаете, устала что-то… В знак наших добрых отношений. Раз уж динамика положительная такая. И в туалет бы не мешало…
– Конечно. Почему бы нет? – уже серьёзно, без улыбки ответил тот. – В этом необходимости я теперь не вижу. Вот только обход закончу – и немедленно распоряжусь.
«Так, официальная часть, видимо, прошла успешно, – про себя отметил Венька. – Начинаем разговаривать как нормальный человек. Уже неплохо. Придурок…»
– И да, ещё… – тепло улыбнулся ему доктор, – минут через десять вам принесут бельё. Оденетесь, будете как все, – он указал рукой на продолжавших резаться в домино больных, – на человека хоть станете похожи. А через часик жду вас в кабинете. Надо бы нам с вами ещё кое о чём поговорить. Не возражаете, надеюсь?
Нет, он не возражал. Он никогда не возражал. Сначала…
Сказать по правде, Веничка храбрился, такого крутого поворота он не ожидал. На самом деле никакого желания решать сейчас хоть что-то, да ещё в дурдоме, у него, конечно, не было. На новые подвиги, после вчерашнего, он был пока что не способен. Теплилась ещё довольно смутная надежда на предстоящую беседу с главврачом. «Зачем-то он меня всё же пригласил, – рассуждал про себя Веня, – ведь не чайку попить, на брудершафт? Понятно, будет мозги полоскать, но почему именно сегодня? Мог бы и на завтра отложить, да и вообще, за пару месяцев в таком чудесном месте крышу снесёшь кому угодно. С чего бы это он, – недоумевал Веня, – к чему такая спешка?»
Вскоре
Чувствовал он себя, если учесть вчерашнее, в общем-то неплохо. Конечно, подрагивали ещё руки, под левым локтем, вокруг следа от капельницы, назревал синяк изрядного размера, и отчего-то жутко болело горло. «Ну ничего, – успокаивал себя Веня, – бывало и похуже». И хотя действительно, бывало, наверное, и похуже, но никогда ещё, ни разу в жизни не чувствовал он себя таким потерянным, опустошённым и униженным, причём, как бы ни трудно и горько это было сознавать, униженным самим собой, придурком. Самим собой!
Он осторожно, словно проверяя слабые ещё после вчерашнего, подрагивающие тревожно ноги, вышел в больничный коридор, стараясь не шуметь прикрыл калитку в дивный сад и огляделся. Коридор оказался совсем не длинным, из чего ясно следовало, что странное то место, где он оказался волею судеб, больных душой вместит немного. Невдалеке, направо, Венька увидел зашитую матовым стеклом почти до половины дверь, такую же в точности он только что закрыл. За ней ещё одну, и поодаль, по коридору слева, нашлась большая комната, дверь была открыта. Скудной довольно обстановкой она слегка напоминала холл затрапезной маленькой гостинички в забытом богом провинциальном городке. Те же продавленные, синего дерматина старые диваны, жёлтого пластика стулья и столы, всё тот же телевизор «Радуга» на высокой тумбе. «Комната отдыха, – сразу догадался Веня. – Она же, судя по запаху, столовая». Завершался коридор небольшой полукруглой стойкой, живо напомнившей лекторскую кафедру в институте, где он учился много лет назад. За стойкой, на высоком стуле, скучая над газеткой, сидел тот самый дылда-санитар с усами фельдфебеля и белёсыми глазами идиота. Веню он как будто не заметил.
Напротив комнаты отдыха – столовой оказался тот самый кабинет, куда его совсем недавно так любезно пригласил главврач. На двери отсвечивала тускло бронзой табличка с надписью «Заведующий отделением». На следующей за ней дверью табличка была уже попроще, мелового пластика, гласившая, что здесь находится процедурный кабинет. «Интересно, что тут у них за процедуры? – подумал Веня. – Пытки электричеством? Прямой массаж головного мозга?»
Далее следовала ординаторская, за ней ещё одна, уже без всяких табличек дверь – и точно такая же напротив, с весёлым кашалотом под зонтиком воды в накрытой шапкой белой пены ванне. И наконец, ещё чуть-чуть подальше, большая металлическая дверь с круглым оконцем – последняя уже, явно входная. В том, что это так и было, сомнений возникнуть не могло: рядом, за столиком, на небольшом вращающемся кресле-стуле сидел сержант милиции. На этом, собственно, всё и заканчивалось. «Да уж, – подумал Веня, – на свежем воздухе здесь прогуляться не удастся. Картина грустная…»