Прекрасный белый снег
Шрифт:
Крестилась Светка совсем недавно, в новейшие уже времена, лет пять тому назад, когда это вдруг стало модным, крестик свой, однако, не носила, он тихо покоился в шкатулке, рядом с бусами, колечками и парой старых серебряных монет. И с Венькой, по их же шутливому немного выражению, они «как бы обвенчались». Замуж выходить, по-настоящему, с обязательным загсом, «Волгой» с кольцами на крыше и капоте, шампанским на Стрелке Васильевского острова, свадебной фатой, белым подвенечным платьем и непременной дракой в кабаке под занавес веселья Светке отчего-то не хотелось. Да и к тому же, все эти формальности, вроде официальной регистрации и штампа в паспорте она считала лишними. «Браки, дружочек, совершаются на небесах. Или вам, юноша, записи
Последние же годы, если, конечно, в ночь на Великое Воскресенье не случалось сильного дождя, они ходили с Венькой крестным ходом вокруг ближайшей церкви – кладбищенской, недалеко от дома. Со свечками в руках шли вокруг храма по периметру, крестились недолго под перезвон колоколов и отправлялись наконец, умиротворённые и просветлённые, в свой двор колодцем – пить на скамеечке портвейн с такими же глубоко верующими друзьями. Пост они не соблюдали. На этом их отношения со Всевышним, вроде, и исчерпывались.
Уж как-то у нас, людей, сложилось: о Боге мы хоть и вспоминаем иногда, однако по большей части как-то мимолётно, между делом. Нет, многие из нас (возможно, даже большинство) время от времени заходят в церковь, ставят свечки на алтарь, и Божьей Матери, и обязательно Николе. Из всех святых мы отчего-то больше почитаем именно Николу, ответственного в нашем представлении не только за моряков и странников, но и за финансовое, так сказать, благополучие. Мы троекратно крестимся, шепчем что-то своё украдкой у иконы Богоматери, просим удачи у Николы и в завершение краткого общения со Всевышним ставим свечу за упокой. Детки у нас все теперь с малых лет крещёные, на похороны мы заказываем отпевание, а регистрация брака в загсе частенько завершается пышным обрядом в модном храме и за большие деньги. На Пасху мы ходим крестным ходом, есть даже и такие, кто пытается соблюдать Великий пост, успешно предаваясь чревоугодию и пьянству всё остальное время года, начиная прямо с пасхальной ночи. И даже в школах ввели теперь особенный, непостижимым образом связанный с религиозным и духовным воспитанием наших продвинутых детей предмет. И всё же, всё же! По-настоящему мы вспоминаем о Творце лишь только когда у нас беда. Только беда, отчаяние и боль заставляют нас повернуться к Богу, просить пощады у Него, когда вроде бы уже и не у кого больше. И вот тогда, бывает и такое, мы опускаемся в церкви на колени и со слезами на глазах просим у Него, за всех нас принявшего страшную мученическую смерть на Лысой горе – Голгофе, прощения и милосердия. Милосердия и прощения…
Глава четвёртая
К полудню, когда Светка добралась до больницы, снежный заряд, заметавший город почти полночи и всё утро, ушёл куда-то вдаль, на юго-восток, в сторону Москвы. Резкий, злыми холодными порывами северо-западный ветер разогнал наконец тяжёлые, цвета грязного асфальта тучи, и по небу весёлыми белыми лошадками понеслись пуховые маленькие облачка, выглянуло солнце. Только у Светки на душе было не солнечно, совсем. «Что там? – задавала она себе в который раз один и тот же, мучивший её без конца вопрос. – Что там с Венькой? И где его искать?» Одни вопросы… Ну, откачали они его вчера, а дальше что? «Последствия ещё какие-то, непоправимые возможны», – в холодном ужасе припоминала Светка вчерашние слова старшего бригады скорой, сказанные, очень хотелось верить, сгоряча. Да и вообще, психушка…
Слова этого она боялась страшно и даже в мыслях старалась избегать. Неврология, ну хорошо, пусть психоневрология – так ей казалось всё же чуть полегче. И тоже очень страшненькое слово «суицид», и даже звучавший чуть помягче, но от того не менее ужасный, гадкий термин «попытка суицида» вызывали в её сердце боль и страх. Думать об этом не хотелось, при одной только мысли о беседе с лечащим врачом ей становилось плохо, и всё же она прекрасно понимала: каких-то, хотя бы минимальных объяснений ей всё равно не избежать.
«Господи, – повторяла она снова и снова тихим шёпотом, – ну сделай так, чтобы с ним было всё в порядке! Ну хоть сегодня пригляди за Венькой! Ведь ты же можешь, Господи! Ну пожалей хоть ты меня, сжалься надо мной! Будь милосерден ко мне, Господи!» И с этой скорбной, беззвучной и горестной мольбой, на ослабевших вдруг ногах, она вошла в ворота огромной клинической больницы, где-то в Купчино, на южной окраине Санкт-Петербурга.
Многим из нас, уважаемый читатель, конечно приходилось навещать своих друзей, близких или родственников, в больнице, быть может в госпитале, в этом у меня никаких сомнений нет. А коли так, вам наверняка известно внезапное это ощущение: растерянности и опустошающей тревоги за близкого, возможно очень дорогого человека – жену или, скажем, мужа, мать или отца, а может, и не совсем послушного, но всё же любимого до боли сына, ну, или, к примеру, дочь-красавицу, студентку-третьекурсницу.
Вполне естественно, когда ты знаешь, что дело близится к поправке, то набираешь пакет какой-то вкусной снеди: яблок, апельсинов и печенья, лёгким кивком приветствуя охранника в серой униформе быстрой уверенной походкой проходишь в отделение и дверь в знакомую палату открываешь хоть и с тревожной, но тем не менее с улыбкой. Ты почти уверен: теперь уж точно будет всё в порядке…
Совсем иначе дело обстоит, когда вы навещаете больного человека, стоящего одной ногой ещё как будто здесь, а вот другой будто бы и уже немного там. Тут вам, понятно, совсем не до улыбок. На персонал вы смотрите с надеждой, со смутной верой и необъяснимым тёмным страхом быть остановленным словами: «Вам туда не надо», возможно даже, не приведи Господь, «Вам туда уже не надо». Не дай-то Бог!
И уж совсем паршиво бывает на душе, когда к любимому до боли человеку ты приезжаешь осенним поздним утром, с тяжёлой, будто свинцом налитой головой, после того как без сознания, прямо среди ночи, его увезли в реанимацию по скорой. И что там с ним, ты ещё не знаешь, не знаешь даже, где его искать, да и искать ли вообще, хотя искать, конечно, надо…
Дежурная по справочной, дама слегка за сорок со строгим взглядом, вопросами Светку не терзала.
– Вчера, по скорой? – она порылась в журнале с полминуты, – Как, вы говорите? Сизиков? Так, Сизиков… Нет, такой вчера не поступал. Ничего, девушка, не путаете? Вы кем ему приходитесь?
– Женой. Гражданской, – густо краснея, уточнила Светка. – Как же так? – она растерянно взглянула в квадратное оконце. – Не может быть! Нет, это совершенно невозможно, – пробормотала полушёпотом она. – Ночью, по скорой забирали, сказали к вам, сюда.
– Девушка, – раздалось раздражённо из окна. – Вы что, валерьянки перепили? Ночью – это наверняка уже сегодня! В котором часу скорая была?
– Да, да, конечно, – тяжёлый комок, подступивший было к горлу, отошёл назад, – сегодня, – виновато улыбнулась Светка. – Простите, ради Бога! Извините!
– Вот так-то лучше, – сухо ответила дама из окна. – Ходят тут, сами не знают для чего. Гражданская она, понимаешь… – уже листая журнал, вполголоса буркнула она себе под нос. – Так! Нашла. Психоневрология. Ночью в реанимацию доставили. Туда идите. Пятый корпус.
– А где это, не подскажете? – с заискивающей немного, вопросительной улыбкой поинтересовалась было Светка.
– Девушка, – с упрёком посмотрела на неё уставшая от бесконечных вопросов медсестра, «сестра милосердия», – мелькнуло в голове у Светки, – не задерживайте! Вы здесь не одна! На вахте спросите, у охраны. Следующий! Следующий, подходим…