Прелюдии и фантазии

Дейч Дмитрий

Деньги

обладают недюжинными миметическими способностями: так убедительно притворяются нами, что никто не может быть уверен в себе самом (не говоря об остальных-прочих). Напоминает классический фильм ужасов, где персонажи тщетно пытаются понять, кто из них чудище, гибнут один за другим, и когда, наконец, кажется, что всё позади, последний оставшийся в живых — на глазах у изумлённого, ошарашенного зрителя — отращивает длинный чешуйчатый хвост и ныряет в ближайшую прорубь.

Клавикорд

похож

на человека, который имеет неприятную манеру, обращаясь к вам, говорить немного в сторону. Вдобавок, у него, кажется, хронический насморк. Он гнусавит. Тембр его голоса напоминает звук игрушечной шарманки с вечной «калинко-малинкой» внутри — родом из босоногого детства. Ни один ценитель прекрасного, находясь в здравом рассудке, не предпочтёт концертному роялю эту «кастрюльку», эту «пукалку», этот щёлкающий и лающий ящичек.

Хорошо, что мы можем позволить себе жизнь без «прекрасного», «возвышенного» и «духовного», а «здравый рассудок», что ни утро, ничтоже сумняшеся, посылаем по матери. Какое счастье: нам не нужно «ценить» музыку, вместо этого мы намазываем её на хлеб, хлещем её вместо водки и ею же забиваем в стену дюймовые железные гвозди.

Смысл

— тщетная попытка обустроить окружающее пространство по своему образу и подобию. Насильственное осмысление явлений (бессмысленных по своей природе) напоминает навязчивую деятельность рекламных инстанций — с их слоганами, брэндами, виртуальными косметическими средствами и белозубыми фотомоделями.

Агрессия

— стремление заполнить пустые места. Рождение в мир — агрессия, и смерть — агрессия окружающего пространства (наполненного) — по отношению к человеку (опустошенному).

Кассирши

В супермаркетах, аэропортах, на вокзалах и автобусных станциях: в кассе, за прилавком, у стойки — везде натыкаешься на этот взгляд: полуприкрытые сонные глаза, нервный, идиотический, параноидальный блеск зрачков, признаки крайней усталости — привычной, многолетней, непоправимой. Вместо денег за товар или билет я бы вручал — каждой! — справку о досрочном освобождении.

Незадача

Идущий навстречу мужчина останавливается как вкопанный, лицо его озаряется: ба! — жестикулирует, подмигивает, строит уморительные гримасы. Улыбаюсь в ответ, киваю, замедляя шаг, тщетно пытаясь припомнить черты, повадку, мысленно сканируя список знакомых, полузнакомых, едва знакомых. ничего. Никого. Тут незнакомец замирает на месте, взгляд его расслабляется. Глядя поверх моей головы, он протискивается мимо и быстрым шагом удаляется прочь, оставив меня с разинутым ртом и ладонью, протянутой в пустоту. Неизвестный доброжелатель, сидящий на лавочке, сочувственно пожимает плечами.

Ожидание

Из всех обитателей внутреннего Бестиария наименьшие симпатии вызывает Состояние Перманентного Ожидания, когда ты вынужден подчиниться законам чужого распорядка, и ждёшь чужого решения, зная о том, что результат зависит от суммы слагаемых, тебе неизвестных. Где-то, у какого-то Данте, кажется, был описан круг

ада, который представляет собой классическую приёмную, оборудованную фонтанчиком для питья и уголком секретарши, на столике — старые журналы, посвящённые автомобильному спорту, и биржевые сводки пятилетней давности, звучит твоё имя, ты проходишь в кабинет, который оказывается точной копией приёмной, которую только что покинул: налицо частный случай т. н. «дурной бесконечности» — ситуация повторяется снова и снова. Из всех известных мне испытаний это — самое тяжкое, поскольку требует непрестанного напоминания о том, кто ты на самом деле и почему здесь находишься.

Привычка недосыпать

чудесным образом сказывается на организме: в определённый момент, о наступлении которого не сообщат загодя ни здравый инстинкт, ни дежурный ангел, тело перестаёт верить в то, что оно не спит, предсказуемый ход событий рассыпается на отдельные, плохо связанные между собою фрагменты, превосходно выстроенная логическая цепочка на поверку оказывается отростком внезапно сгустившейся грёзы, и вся картина действительности сжимается до размера подлого бытового кошмара, а то вдруг — беспричинная эйфория, переизбыток сил (за ним — изнеможение); волей-неволей приходится учиться со всей возможной вежливостью, доброжелательно, но и твёрдо отстранятся от самого себя, чтобы не дать себе раствориться в одном из центробежных потоков, — этот навык также входит в привычку.

Человеческая психика

— настолько сложный и хрупкий аппарат, что просто диву даёшься — как вообще удается в быту понимать друг друга и сосуществовать ежедневно и ежечасно. И настолько мы далеки друг от друга, что само по себе редчайшее чудо полного понимания, сознания почти никогда не переживается именно как чудо. Божественная ирония проглядывает в ежедневном приятии незамысловатой истины, утверждающей, что наиболее близки мы там, где менее всего являемся нами.

Праздность

Проезжая мимо отеля «Дан-Панорама», поймал себя на мысли, что не прочь на денёк-другой одолжить жизнь какого-нибудь туриста, неспешно прогуливающегося по набережной или попивающего кофе в холле, типичного небокоптителя, не обременённого профессиональными и семейными обстоятельствами.

Ничтожность событийного ряда.

Стремительно убывающая (подобно пароходному дыму) струйка времени.

Перевоплощение

Элементарные, низменные (и естественные) желания, которые мы привыкли приписывать тварной природе, при ближайшем рассмотрении оказываются протянутыми «из глубины» — вовне ветвями той самой силы, что заставляет дерево подниматься из земли, расти и опускаться в землю.

В удачный день, когда восприятие не успевает обычным образом притупиться, можно увидеть, как человек мыслит, что при этом происходит, как, каким образом мысль настигает его, становится тем, что выталкивает на поверхность слова и приводит к действию. Напоминает морскую волну, которая прежде накатывается исподволь, незаметно, затем — ударяет, и в конце концов приходит снова, но в другом виде — так актёр умудряется во мгновение ока переодеться за кулисами.