Прелюдия беды. Мрак под солнцем. Четвертая и пятая книги
Шрифт:
Машина была в порядке, неказистая, но надежная — Николай купил ее после обстрела и полностью поменял мотор. Он схватился с первой попытки, из кондиционера потекла живительная прохлада. Ласло ловко вывел машину из укрытия за мешками с песком и они потащились с разрешенной на базе скоростью пешехода на выезд.
— Завидую я тебе, русский… — сказал Ласло.
— Чему?
— Женщину себе нашел…
Николай мысленно выматерился. Наличием женщины он оправдывал некие вылазки.
— Ну, да. Хочешь, и себе найди.
— Да ну. Какой из меня мачо.
Ласло действительно выглядел… не очень. Худое лицо, оттопыренные уши…
— Да брось. Хочешь, секрет?
— Да.
— Веди себя уверенно. Все бабы на это покупаются. Что бы ты не делал — делай это уверенно. Ты потомок рыцарей. Вспомни девочек на Балатоне.
— Ты там бывал? — оживился
— Проездом. Несколько часов.
— Балатон — красиво…
— В общем, не тормози. Только будь готов к неприятностям. Если у красавицы есть отец и братья — ты подставляешь и ее и себя. Здесь за это зарезать могут.
Они прошли усиленный бронетранспортером блокпост и выехали на приведенную в порядок дорогу, ведущую в Сирт…
Сам Сирт и его окрестности — сильно напоминали Багдад десятилетней давности, с поправкой на то, что здесь почти не было вездесущих американцев. Здесь была нефть, и это многое решало. Когда за Сирт закончились бои, и был убит Каддафи — город сильно напоминал Сталинград. Или эль-Фаллуджу после штурма. Некоторые снайперы работали еще месяц, а то и больше. Потом — племенное объединение Каддафа вернуло себе контроль над городом и создало примерно такое же государство, как создали курды в Ираке — и вроде часть Ирака и в то же время — нет. Сирт стоял на богатейших нефтяных месторождениях — Сама, Бейда, Рагуба, Дахра-Хофра, Бахи, Дефа-Ваха, Насер, Сарир, Месла, Гяло, Бу Атифель, Интизар, Нафура-Угила и Амаль, почти все имели доказанные запасы в миллиард баррелей нефти, здесь была создана нефтяная инфраструктура. За счет доходов от нефти город быстро восстановили — но лишь в части. Был восстановлен центр, все побережье, построены богатые кварталы, отгороженные бетонными заграждениями. Построены лагеря нефтяников, которые охранялись частными военными компаниями. Если вас допускали на прибрежный бульвар Сирта — там, в магазинчиках и бутиках можно было купить и «Ролекс» и «Прада» и «Луи Виттон» и все что угодно. Но рядом с этим, всего в паре миль — были убогие лагеря беженцев и заполненные беженцами полуразрушенные здания, первый мир от третьего отделяла всего миля пути. Племена сгоняли представителей других племен (особенно Каддафа, как бывшего правящего, расселившегося по всей Ливии) со своей земли, они возвращались туда, где их особо никто не ждал и не был им рад. Племена соперничали друг с другом в нефтедобыче и не прочь были подорвать вышку или нефтепровод конкурентов — тем более что специалистов, способных сделать это хватало, и инструментов для этого — тоже. В Сирте — напряженности добавляли радикальные исламисты, которые переходили границу под видом беженцев и уже тут сбивались в банды. В Ливии была нефть, а в Египте не было, они считали это несправедливостью и намеревались это исправить. Варфалл и особенно мелкие племена, большая часть которые не имела собственных нефтяных вышек и была заражена исламизмом — охотно помогали им. В общем — интересы разных стран в Сирте были сплетены в тугой и кровавый клубок, каждая сторона пыталась его размотать — но в итоге он становился еще больше. Николай пытался здесь защищать интересы России — как мог…
— Вас куда?
— Давай, в Харбию. И перестань обращаться ко мне на «вы».
Зато по сравнению с временами Каддафи — здесь можно на любом углу купить сотовый телефон и на каждом углу теперь — отделения банков и контор по обмену валюты. «Сахара банк» — это банк племени Варфалл и расчетный банк французов, он входит в «BNP Paribas» и является расчетным банком «Total». «Джамахирия банк», раньше крупнейший банк страны, полностью принадлежащий государству — теперь принадлежит Каддафа, перенес штаб-квартиру в Сирт и вроде как туда то ли зашел, то ли собирается зайти «ВТБ». «Вахан банк» — принадлежит «Мизан Исламик банк» из Пакистана и еще кому-то, он обслуживает интересы центра страны, служит основным расчетным банком местных племен и исламистов, которых здесь пруд пруди. «Либиан агрикалчерал банк»…
Колонна ООН уже пришла — больше пятидесяти грузовиков, выносливые армейские «КамАЗы», выкрашенные в белый цвет с голубым логотипом ООН разгружались на военной площадке в западной части города. С одной стороны была пустыня, с другой район, который называли «семьсот домов» — он был построен Каддафи для своих соплеменников как подарок. Место было относительно безопасное — не то, что к востоку от радиовышки и университета. Там были в основном лагеря беженцев и зайдя туда даже днем — можно было пропасть без вести очень даже запросто.
Николай неспешно шел мимо ряда машин, стоящих в очереди на разгрузку. Люди менялись и ему никогда не сообщали, кто придет к нему с очередным грузом. Все это были люди, которые или знали его в лицо или были знакомы ему по тем или иным делам. В любом случае…
— Взводный!
Николай резко обернулся от окрика по-русски.
— Товарищ капитан?
Навстречу ему — из «КамАЗа» выскочил невысокий, крепкий как гриб-боровик водитель. Полосатая тельняшка — говорила о многом.
— Магарыч с тебя шатун.
— С меня, с меня. А вы то тут как?
— Да… жизнь штука сложная. По дороге расскажу. Поехали, что ли?
— Поехали…
Николай забрался в кабину бронированного «КамАЗа». Не так удобно, как в турецком Мерседесе — но места хватало.
— Куда ехать то?
— Разворачивайтесь и обратно. Потом покажу.
Никто не обратил внимания на «КамАЗ», покинувший строй машин на разгрузку и поехавший обратно — картина была привычной, раз так — значит так, никто в чужие дела нос не совал, а рынок был забит мешками с рисом и надписью «не для продажи». Николай немного нервничал — он знал, кто в этот день стоял на посту, но могла быть внезапная проверка и тогда — всякое могло приключиться. Но никаких неожиданностей не было — на посту стояли миротворцы из… Замбии что ли. Откуда-то оттуда, черные, что твой сапог и вороватые — готовы стул из-под ж…пы утащить. Кивок головы, купюра в пятьсот евро — и машина прошла…
— Вон у вас тут как… — помрачнел лицом водитель.
— А у нас не так? Сразу направо и по дороге из бетонных плит, пока не скажу.
— Да так же…
Напарник, поняв, что предстоит разговор — демонстративно полез на заднюю полку. Отдыхать.
— Так вы как тут оказались, Владимир Глебович?
— Как-как… Да так и оказался, взводный. Офицеров не нужно стало так много — а ты знаешь, я не прислуживался никогда. Выставили. Помыкался… семью кормить надо, а я — чего умею. Обратился к старым друзьям, они говорят — вакансии есть. Ду ю спик инглиш — и вперед. Ну, выучил кое-как, Лизка помогла.
— Как она?
— Да второй уже. Мальчонка.
— Поздравляю.
Николаю вдруг стало мерзко на душе. Очень. Он никогда не задумывался над тем, что делает он, он был молод и привык, что никакой другой игры кроме грязной не существует. Здесь — он продолжал играть в эту игру… это нельзя было назвать патриотизмом. Частично это было профессионализмом — он хорошо умел делать то, то делал и гордился тем, что он делает, гордость за хорошо выполненную работу свойственна любому нормальному человеку, какой бы работа не была. Частично — это было местью, он был нормальным русским человеком и испытывал гнев и возмущение от того, что произошло на Украине. Он общался с американцами много больше, чем обычный русский военный и не делал из них пугало — среди них были хорошие люди, и даже очень хорошие люди. Вот только их правительство — было полным дерьмом, и они постоянно строили козни против его Родины и он считал, что за произошедшее кто-то должен ответить. Ломая здесь игру американцам, англичанам, французам — он вносил свой маленький вклад в дело победы, он считал, что если не хочешь воевать на своей земле, воюй на чужой, и что рано или поздно появится та соломинка, которая переломит таки хребет верблюду. Дальше — он не задумывался. Но он никак не мог понять — а причем здесь Владимир Глебович и как он тут оказался.
Владимир Глебович был как раз тем русским офицером, о которых слагали песни и легенды, тем, на которого стоило равняться. Он был готов и подняться на пулемет и остаться один, чтобы прикрыть отход доверенных ему желторотых птенцов — призывников, как он это сделал в первую кампанию и чудом жив остался — и в то же время, он был готов истратить последний индпакет на то, чтобы перевязать врага. Он был из тех капитанов, которые были обречены оставаться в этом звании до выслуги, потому что говорили неугодную правду и потому что в их присутствии неловко чувствовали себя полковники и генералы. Для них — он был как отец — он всегда знал, как надо, он был строгим и требовательным — но при этом он был честным, и его строгость воспринималась как необходимость. Николай служил под его началом всего год до того, как уйти в отряд особого назначения — но за этот год он успел проникнуться к этому человеку глубоким уважением. Если Владимир Глебович оказался не нужен в русской армии, настоящей русской армии и вынужден был зарабатывать на жизнь таким образом — значит, что-то совсем неладное творилось с его Родиной, с его страной. Что-то очень неладное…