Премия
Шрифт:
А разве это не так. Только Сиропин не упускал важные текущие детали. Надо отдать должное Сиропину в том, что он единственный - единственный из тех, конечно, кто вообще обратил внимание на это - не поверил в то, что Вольф мог сгинуть в болоте.
А теперь он опасался оставлять Вольфа без призора. Опасался не за Вольфа, а за свое болото, как бы Вольфу и правда не пришла в голову такая мысль. Мысль первым утопиться. Сиропин, конечно, топиться не хотел. Но тот, кто утопится, без всякого сомнения, опередит его.
Именно это, то есть то, что Сиропин не решался следовать пришедшим ему мыслям, и то, что Вольф мгновенно последует мысли, как только она
Даже на это решиться было трудно, но облегчало задачу то, что Вольф никогда не отказывался принять участие в чем угодно, что доверительно ему предлагали в тайне ото всех. Если подумать, то это свойство Вольфа скорее могло бы отпугнуть. Но Сиропин сам никогда не признался бы себе, что, на самом деле, на него всегда неотразимо действовали приступы тишайших рукоплесканий Вольфа, когда тот его слушал.
Решившись довериться Вольфу, трудиться уже не пришлось. Вольф с полуслова Сиропина горячо его заверил, что он отложит свою работу, какой бы срочной она ни была, и что это болото сделается у него шелковым.
Запнувшийся, почти не успев открыть рот, Сиропин, пожалуй, вряд ли в это верил, достаточно он уже ловил Вольфа на таких штучках. И Вольф, осознавая это в полной мере, действовал без промедления и тут же выдал очень толковые предложения для немедленных приготовлений.
Прежде всего, ему потребовалась подробная карта местности, где располагалось болото. Сиропин сказал "Я не знаю, где тут магазин карт". Вольф сказал, что в нашем архиве. Сиропин нашел карту без труда.
Вдохновляло уже то, что Вольф попросил именно карту; обычно он объяснялся посредством нескольких спичек.
Одним махом развернув карту окрестностей болота, как свисающую с краев скатерть поверх крошек на обеденном столе, Вольф поставил локти и карандашом быстро покрыл ее большой диаграммой со множеством пунктирных линий и уверенных стрелок разной жирности. Тут был даже маленький силуэт Сиропина с кругляшком головы. Фигурка живо перемещалась, покадрово двигая трафаретными ножками и ручками.
Замерев на стуле, не зная, какие сейчас говорить слова, Сиропин смотрел на Вольфа, следил за его тонкими длинными руками, одна из которых дробно и тихо постукивала ногтями по столу, другая кропотливо и мелко вырисовывала легкими черточками линии и пунктиры. Вольф при этом шевелил в беззвучном шепоте воспаленными губами, и этот невидимый шепот имел способность касаться внутреннего уха Сиропина. Вольф, может быть, и хотел придумать новое, но со всем наперед справлялась память пальцев.
Все эти подробные звуки и движения мягко, не настойчиво заставили остекленеть глаза Сиропина, которые вдруг на краткий миг приобрели способность видеть в фокусе все вокруг. И в красочном центре всего вокруг были еле заметные, сосредоточенные внутри миллиметров, тихие, еле слышные звуки кончиков пальцев и тоненький карандашик Вольфа из бухгалтерии.
А тот, сидя с опущенными глазами, припоминая наперечет все те несколько раз, когда расстояние с Сиропином настолько сокращалось (как то неловкое рукопожатие в тупике седьмого этажа в самый момент метафизического сияния вечерних теней), с удовольствием отметил, что они с Сиропиным, несмотря на наибольшую плотность совместного времени по сравнению с кем-либо еще в жизни Вольфа, никогда не злоупотребляли этим временем, этими плотными короткими отрезками ускорявшейся на них жизни Вольфа, измерявшейся скорее разлуками,
Застывшим стеклянным глазам Сиропина чрезвычайно нравилась сейчас даже и наружность Вольфа - кустики бровей, прозрачное до зеленых жилок лицо со впалыми щеками, перепутанная рыхло-мягкая губка волос - урод уродом.
Сиропин вслух восхитился, с какой быстротой и точностью место вокруг болота покрывалось диаграммами перемещений и красивыми контурами. При этом Сиропин почему-то представил, что если их так же красиво закрасить, они превратились бы в серию кадров роста огромной чернильной кляксы. "Теперь вы понимаете", - спросил Вольф, едва понимая, о чем спрашивает, и едва ли пытаясь понять, о чем Сиропин думает.
Но Сиропин понимал, о чем они оба думают. Не убоясь издевательского взгляда Вольфа, он признался даже, что не понимает Баландина и Семенова - не понимает, как можно из болота что-то выдумывать. Сейчас Сиропин был переполнен щекочущим ожиданием и с робостью ожидал сдержанных слов изумления и проявления скрытой на лице Вольфа доброй зависти к ошеломляющему открытию тайны болота. Сиропин искал слова, чтобы утешить неловкость Вольфа, который видимо никак не мог найти выхода из необходимости признать превосходство Сиропина. Он уже готов был подсказать Вольфу эти слова. Сиропин был прав, принимая мрачность раздражения Вольфа за скрытый интерес, поскольку открытый интерес Вольфа и отсутствие интереса были бы так же мрачны. И в связи с ситуацией, которая так тепло разрасталась в его голове, Сиропин не совсем представлял, как все эти приемы изобразительности Вольфа, как все эти схемы и маршруты помогут прийти, наконец, к этому откровенному и дружески восхитительному для них обоих разговору. Ну и, собственно, как эти художественные приемы, уже покрывшие сплошь карту и, собственно, изначально не понятные Сиропину, помогут в постижении тайны болота.
Вольф возражал "Все только и толкуют об этом болоте, от всех только и слышно о приметах, потустороннем фольклоре, сплошная, одним словом, тайна, - но что же получается Получается то, что никакой тайны я перед собой не вижу, я не вижу даже болота, а только чувствую подступающую зевоту. Но вот прошел слух, что там кто-то утонул, и сразу болото для меня как живое". "Но позвольте, - развивая свое волнение, сказал Сиропин, который только и делал, что сам собирал эти приметы и россказни, отвергал их и сочинял свои, - нужно же всесторонне изучить, чтобы каждый уяснил суть, а для этого обязательно следует подойти с самой важной стороны освещения накопленных свидетельств наших предков, нельзя обойти и религиозные мотивы".
"Вот это-то и скверно", - сказал Вольф.
"Я принесу еще молока", - сказал Сиропин.
Сиропин продолжал читать Вольфу рассованные по карманам записи. Свои. Это было очень плохо. Рот у него долго не закрывался. Вольф не слушал. Если бы он хотел слушать, он содрал бы лишние карманы с одежды Сиропина, и слушал бы очень внимательно, что он на это скажет. Хотя это не могло бы менять ничего абсолютно уже. Уже до этого момента для Вольфа Сиропин был карикатурен абсолютно уже. Вольф даже если бы старался, а он не старался бы никогда, не смог бы воспринимать движения и позы Сиропина иначе, как серию отпечатанных в газетах грубоватых рисунков, подборку не очень качественных по замыслу карикатур, как и та, что он сейчас сам нарисовал на карте болота.