Преодоление (сборник)
Шрифт:
– Анатолий, сейчас мы попробуем с вами поговорить, – и рассказал больному, как мы можем с ним пообщаться. – Вы меня понимаете?
Анатолий закрыл глаза.
– Я пришел к вам в дом, чтобы вы покаялись, а потом причастились. Вы согласны исповедоваться?
Тот в подтверждение снова закрыл глаза.
– Анатолий, вы верите в Христа как в Бога, вы верите, что Он умер и воскрес ради нашего с вами спасения?
Его глаза вновь закрылись.
– Вы хотите принять Святые Дары?
– Да, – подтвердил человек.
И у нас с ним состоялся долгий обстоятельный разговор. Только говорить приходилось мне, а ему – отвечать глазами. Наконец, я прочитал над ним разрешительную молитву.
– Анатолий, сейчас будем причащаться, вам необходимо проглотить Дары. Вы
Мужчина часто заморгал глазами. Потом я подозвал его дочь, и с ее помощью сделал все что нужно.
После причащения, разоблачаюсь и укладываю вещи в требный чемоданчик. Вдруг смотрю, правая парализованная рука больного отрывается от постели и начинает потихонечку подниматься. Пальцы руки собираются в щепоть, видно, как трудно даются ему эти движения. Но рука, еще минуту назад непослушная хозяину, двигалась. Сперва я никак не мог понять, что он задумал, а потом догадался: Анатолий хочет перекреститься. Делает это очень медленно, но правильно. Человек перекрестился парализованной рукой. Потом так же медленно взял в руку свой крестик и поднес его к губам. Он целовал крест!
Я стоял как зачарованный, у меня даже слезы навернулись. Только что на моих глазах произошло чудо.
Он лежал и смотрел в окно, но только сейчас его взгляд был совсем другим, нежели тот, что в самом начале. Он явно что-то видел, и это что-то его полностью захватило, и все окружающее для него вовсе перестало существовать. Я тихонько, чтобы не потревожить больного, собрался и вышел из комнаты.
Анатолий умер через три недели, это случилось на Пасху, и мы отпевали его в храме Пасхальным чином. Никто так никогда и не узнает, что он видел тогда в своем окне, но скорее всего, что-то очень хорошее, потому что до сих пор я не могу забыть выражения его тогдашних восторженных глаз.
Как-то рассказал об Анатолии одному знакомому батюшке, тот служит у нас в областном городе.
– Как же, как же, помню похожий случай с моим соседом по дому. Был у меня сосед, много лет он проработал шофером в Норильске, а потом перебрался к нам в город. Прожил какое-то время, и вдруг обнаружили у него онкологию. Болезнь развивалась так быстротечно, что помочь ему уже было невозможно, и человек умирал. Когда я пришел к нему в дом, то это был совсем другой человек. Мой знакомый высох и уменьшился наполовину, пищи он уже не принимал, а изо рта у него на подушку стекала густая слюна. Бывший шофер раньше никогда не исповедовался, и я решил, что если у меня не получится его причастить, то хотя бы исповедую, но он едва уже мог говорить. Было понятно, что человек умрет со дня на день. Тогда я его спросил:
– Брат, скажи, ты раскаиваешься перед Богом в своих прегрешениях? Скажи, но только искренне.
В ответ он только и смог произнести одно слово:
– Каюсь.
До сих пор удивляюсь, как мне удалось тогда его причастить, но он проглотил маленькую крошечку причастия. И что ты думаешь, я приходил к нему на первой неделе Великого поста и был уверен, что через день-другой он умрет. Но он прожил все семь недель поста и скончался на Пасху. Все эти дни мой сосед не принимал пищи, откуда у него появились жизненные силы, неужели от этой маленькой частички Святых Даров? А может, причина в этом в его единственном слове: «каюсь»? Но что же тогда вместило в себя это слово? Такое впечатление, будто Господь специально оставил моего соседа на весь срок Великого поста отпоститься за всю жизнь, и выжечь из его души всю нечистоту. Не могу объяснить, что произошло с этим человеком, но то, что случилось чудо, в это я не сомневаюсь.
Истинно, покаяние творит чудеса. Только подлинного покаяния достигают единицы. Оно подразумевает полный отказ от того греховного, что еще вчера для тебя могло быть самым ценным и жизнеопределяющим, а с той минуты, когда обратился ко Христу вдруг перестает вообще что-либо значить. Но мы, человеки, – существа гордые, и не хотим меняться, нас вполне устроит, если весь окружающий мир прогнется под нас, а никак не наоборот.
Как трудно человеку признаться священнику, что ему досаждают блудные помыслы, о желании подсидеть коллегу, о том, что утащил с работы какую-нибудь ерунду, на которую в других обстоятельствах бы и не глянул, а вот стащил, и сердце греет. И не пойдет к исповеди, стыдно, ведь о нем могут подумать, что он мелочный, крохобор, блудник. Словно мы чем-то отличаемся друг от друга и каждый слеплен из особого теста.
Несколько лет назад у нас в одной из семинарий учился индонезиец. Потом его рукоположили, и он вернулся к себе на родину. Хороший батюшка, много трудится, открыл уже пять православных приходов. Когда он только стал священником, владыка благословил ему исповедовать причастников. Молодой батюшка заволновался:
– Я не так хорошо знаю русский, чтобы понять в чем люди будут исповедоваться.
Но наши отцы его научили:
– Ты вот как делай. Понимаешь, что тебе говорят, кивай головой и повторяй: – Помоги, Господи. А когда не будешь понимать – качай головой и делай так: – Ой-ё-ё-ой.
Когда батюшка-индонезиец стал исповедовать, народ сразу смекнул в чем тут дело, и если к другим священникам на исповедь шли единицы, то там, где чаще всего звучало «ой-ё-ё-ой», всегда был аншлаг.
Но даже, если ты преодолел стыд и признался в грехе, то этого мало, от него еще нужно и отказаться, а вот это уже сложнее. Но без изменения образа жизни бесцельно перечисление грехов, даже если при этом слезами умоешься, очищения-то нет.
Зато как легко каяться в том, чего не совершал. Наверное, потому и собираются такие толпы на подобные потешные покаянные стояния. Это же как благодатно вместе со всеми опуститься на колени, бить себя в грудь и «каяться» за «восстание декабристов, за участие в Гражданской войне, за отречение от Бога на XVIII съезде ВКПб», и еще за множество таких же странных грехов по списку. Вроде и покаялся, может даже и поплакал вместе со всеми, да только ни к чему такое «покаяние» тебя не обязывает, и на жизнь твою ровным счетом никак не повлияет. Я заметил: нас постоянно тянет подменить подлинное покаянное чувство каким-нибудь внешним ритуальным действием. Так что, если кто-нибудь догадается ввести у нас продажу православных индульгенций, то это будет самый ходовой товар.
Недавно узнал, оказывается, у индийцев в древнем ведическом периоде почитался бог, которого они называли Варуна, бог этот был у них верховным и полагал начало всем остальным богам. Варуна – единственный, к кому они обращались с покаянными псалмами. Во искупление дурных поступков этот бог требовал от человека только одного – искреннего сердечного покаяния. Грешник каялся и у них с верховным божеством вновь устанавливались добрые доверительные отношения. Одновременно с Варуной индийцы почитали и второстепенного бога Индру – беспощадного, чувственного бога-пьяницу, размахивающего дубиной налево и направо. Этой дубиной Индра даже убил собственного отца за то, что тот не дал ему вовремя опохмелиться «сомой». Для того чтобы задобрить Индру достаточно было на его жертвенник полить этой самой древней водочки, «сомы», и отношения возвращались в норму. Прошло несколько веков и почитание Варуны у индусов практически снизошло на нет, а вот Индра превратился, чуть ли не в верховное божество. Оно и понятно, наша греховная суть не меняется, зачем каяться, трудиться над душой, куда как проще – распил с богом пол-литру и плыви себе по течению.
Батюшка из Вятской епархии рассказывал мне весьма поучительную историю о почитании в их местах так называемых «огненных младенцев». Еще в конце XIX века в деревушке недалеко от городка Белая Холуница жила семья. У них было шесть человек детей, легенда мало что говорит о матери, но известно, что отец у детей был. Семья жила крайне бедно, старшие дети постоянно побирались. И вот то ли год тогда был голодный, то ли соседи, устав от побирушек, перестали подавать, но однажды отец, видимо, отчаявшись свести концы с концами, помутился рассудком и зарубил трех самых маленьких ребятишек. Зарубил и их останки пытался сжечь в печи своего дома. Соседи потом свидетельствовали, что видели, будто из печи вылетели три белых голубя.