Преодоление (сборник)
Шрифт:
И у него начинается совсем другая жизнь. В ней, этой второй своей жизни, он уже не торгует опостылевшими ему китайскими пылесосами и не просиживает днями напролет в душном кабинете, в закоулках какого-нибудь Китай-города. В ней он рыцарь, один из тех, кто вместе с такими же отчаянными сорвиголовами бесстрашно спускается в подземелье, чтобы сразиться в честном бою со свирепым людоедом и, отрубив его отвратительную голову, заработать дополнительные очки. Эти очки очень даже пригодятся в завтрашней битве с еще более свирепым и не знающим пощады противником.
Разумеется, что собраться вместе всему отряду
Одно смущает, в этих играх нет места Богу. Если Бог и играет, так только с малыми детьми, я это, вижу, когда вношу их в алтарь. Но Он не участвует в забавах взрослых. В мире иллюзий нет Бога, Он слишком реален.
Сегодня в нашей прагматичной жизни свидетельством успеха и реализации человека становится размер его банковского счета и наличие неизменного джентльменского набора: квартиры, дачи и внедорожника – только душе этого мало, она умирает, если не питать ее чем-то возвышенным и настоящим, хотя при его отсутствии, она временно и соглашается на суррогаты.
На днях в храме ко мне подходит представительный хорошо одетый москвич и просит покрестить его знакомую. Отвечаю:
– Обязательно покрестим, только сперва нам нужно будет с ней встретиться и пообщаться. А чтобы лишний раз не гонять человека в такую даль, пускай она заранее прочитает одно из Евангелий, ну хотя бы, самое коротенькое, от Марка.
Вижу смущение на его лице:
– А без предварительной встречи, никак не обойтись? Может, достаточно будет общения по телефону?
Как ему объяснить, что прежде чем крестить, необходимо донести до человека всю важность этого шага? Что после таинства она должна будет жить уже иначе, много ответственнее и внимательнее к самой себе и окружающему миру. А кроме всего прочего, еще и мне самому, подобно любому человеку, что трудится за станком или на стройке, больно видеть «брак» в своей работе, а крещение «в пустоту», это и есть такой брак.
– Вот вы, например, – спрашиваю его, – кем работаете?
Он, было, открыл рот, чтобы ответить, а потом задумался.
– Трудный вопрос, батюшка, с ходу и не ответишь. Действительно, кто я такой, чем занимаюсь, как бы это правильно назвать? А, – махнул он рукой, – проще всего сказать – менеджер, хотя по образованию я технарь.
Как много у нас появилось «менеджеров», раньше, в годы моей юности, их называли «снабженцами» или «торгашами», или еще как-то. Но никто из нас, заканчивавших школу, не мечтал о такой карьере. Мы шли учиться на инженеров, строителей, врачей, педагогов, военных. Мы хотели строить и создавать, учить и защищать. Торговать шли единицы, и в нашей среде этого почему-то стыдились. У нас презирали спекулянтов и барыг, хотя охотно пользовались их услугами. Помню, как моя подружка, желая меня позлить, говорила приблизительно так: «Ну а потом ты, скорее всего, женишься на какой-нибудь торгашке».
Понятно, что без торговли не обойтись, но когда в стране только и делают, что торгуют, душа начинает тосковать. Нет нужды в армейских офицерах, инженерах, знающих строителях и рабочих – не требуются, и народ идет торговать. Но мы-то народ христианский жертвенный, нам идею подавай, нам без подвига скучно, не приучены мы с мандаринами на рынках стоять, это занятие для духовных плебеев, а мы дети своих родителей.
Вот и забываемся, кто пообразованнее – в виртуальных игрушках, кто попроще – в водке, а кто-то, органично совмещая одно с другим. Только чем глубже человек погружается в мир иллюзий, тем все дальше и дальше уходит от Креста. Мы рубим сук, на котором сидим.
Конечно, пили и раньше, но если человек слишком уж этим увлекался, его отправляли в ЛТП. Сегодня, когда пьянство уже стало неизменным фоном нашего бытия, о бывших профилакториях остается только мечтать. Доходит до того, что мать приходит в милицейский участок и умоляет участкового посадить сыночка годика на три – иначе погибнет.
Однажды пригласили меня в больницу причастить умирающего. Я хорошо его знал. Он попивал понемногу, но не так, чтобы очень, и вдруг ему такое испытание: они с сестрой после смерти матери продали ее квартиру, а деньги, как и положено, поделили пополам. И такая сумма попала в руки пьющему человеку. Он пил полгода, не выходя из дома, причем через три месяца сломал бедро и, не заметив этого, продолжал пить. А сейчас он лежал и умирал на больничной койке.
– Ты посмотри, батюшка, что от человека осталось, – и сестра откинула одеяло.
Так выглядят узники концентрационных лагерей. Это на самом деле страшно. Но, что удивительно, человек, лежа в палате, продолжал пить. Нет, уже никто не носил ему водку, он пил виртуально. Пил и курил.
– Смотри, смотри, – показывает мне его сестра.
Умирающий протягивает руку к несуществующей рюмке и подносит ее к губам.
– Ну, за все хорошее, – произносит он тост и опрокидывает содержимое в рот. Крякнув, крепкая, мол, зажигает сигарету. Выкуривает в три затяжки несуществующую сигарету и откидывается на подушку. Через пару минут процесс повторяется вновь, и так сутками. Время от времени он приходит в себя, узнает окружающих и начинает плакать:
– Простите меня, Христа ради.
В один из таких моментов мне и удалось его причастить.
Каюсь, не люблю алкоголиков, осуждаю этих людей. И тем не менее, два первых имени в моем синодике, которые я поминаю на всех без исключения литургиях и панихидах, это имена, в общем-то, незнакомых мне пьяницы и блудницы, отца и дочери.
Эта история случилась уже много лет назад. В тот день за мной заехали в церковь и повезли на самую далекую окраину соседнего с нами городка. Сам-то городок слова доброго не стоит, а меня повезли еще и на его окраины, где люди живут в бараках. Все это, конечно, очень условно, и «живут» условно, и «люди» – тоже условно. Казалось, что в той грязи и нищете если и мог кто существовать, так только горькие пропойцы.