Преодолей себя
Шрифт:
— Ты, Панечка, по-немецки знаешь? — спросила Настя.
— Кой-что понимаю, но говорю плохо. Все же наш русский язык куда лучше. Как ты думаешь?
— Я тоже люблю свой родной язык, очень люблю. Однако и немецкий, если разобраться, тоже неплохой. Даже Ленин разговаривал на немецком. Так что советую тебе его изучить.
— А к чему? Ты хорошо разговариваешь, а Пауль еще лучше. Вдвоем вы как-нибудь столкуетесь, а я, если что, буду молчать.
Партизаны взрывали рельсы и мосты, уничтожали гарнизоны фашистов, склады с боеприпасами и горючим.
— Из какого полка?
Она смутилась и не знала, как ответить: не была причислена ни к полку, ни к роте, просто находилась в распоряжении Гурьянова. Она ответила, кто и откуда, и,
осмелев, начала упрашивать командира, чтобы ее отправили с группой бойцов на задание.
— А стрелять умеешь?
— Не только стрелять, но и перевязывать раны, выносить с поля боя раненых,— ответила Настя.
— Ну ладно, посмотрим. Возможно, и пошлем. Проверим в деле.
На другой день ее вызвал Гурьянов, сказал:
— Вот что, Усачева. Говорил я с комбригом, и решили с ним, что тебя ни в какие рейды посылать нельзя. Запрещено свыше. Ты нужна для других целей. Надо готовиться к своему рейду. Майор что тебе говорил?
— Говорил. Все помню. А когда пошлете?
— Потерпи немного. Может быть, отправим вдвоем, с Кудряшовой.
— Так значит, Пауль не пойдет с нами?
— Возможно, и не пойдет. Он, между прочим, тоже просит, чтобы проверили в бою.
— Ах, вот что! Ну что ж, пускай покажет себя. Я лично ему доверяю.
— Да, он надежный человек,— сказал Гурьянов и весело посмотрел на Настю. — С ним работать, может быть, придется. Понимаешь, где?
— Понимаю,— ответила она. — Но когда пойдем и куда?
— Обожди. Потерпи. Все прояснится через недельку-другую.
На этом разговор и закончился. И Настя стала ждать.
А через два дня Пауль ушел с отрядом подрывников. Возглавил группу Константин Капустин, самый отчаянный партизанский командир и разведчик. На его счету было немало успешных вылазок — и почти всегда с малыми потерями.
Боевая группа Константина возвратилась с задания на другой день. Из двенадцати человек шестеро были убиты и двое ранены. Боевое задание не было выполнено. Сам Капустин не вернулся.
Глава пятнадцатая
Поползли слухи, что в партизанский лагерь засланы вражеские лазутчики, виновные в гибели подрывников. Настя заметила, что и на нее стали посматривать с подозрением. Майор улетел на Большую землю, Гурьянов не вызывал. И Паня Кудряшова стала более сдержанной, малоразговорчивой. Загрустил и Пауль: он был явно подавлен неудачей боевой группы Капустина.
Настороженность в какой-то мере оправдывалась. Особый отдел и лично Гурьянов уже обезвредили не одного вражеского лазутчика,— время от времени их засылали к партизанам с различными заданиями. Поэтому все вновь прибывшие в расположение партизанского соединения тщательно проверялись.
Однажды Настя, выйдя из землянки, присела на пенек и задумалась. Совсем недалеко от нее разговаривали молодые парни. Они о чем-то спорили, и Настя прислушалась. Густой басок недовольно бурчал:
— И зачем приголубили немца Ноглера? Ходит везде, приглядывается. Может, шпион к нам заслан. Как думаешь, Иван?
— Гурьянов проверит,— ответил другой партизан.— До всего докопается. Говорят,
антифашист. А кто документы у него проверял? Кто докажет, что он враг Гитлеру? Никто. В душу к нему не заглянешь. Повысмотрит, обнюхает, что да где, и сбежит восвояси. А нас каратели и накроют.
— Простофили, и только. Немец — он и есть немец. Как ни корми — в свою сторону смотрит. А еще появилась расфуфыря, эта Усачева. Говорят, у немцев служила переводчицей. Небось тоже заслана. Шпионит.
— Надо командиру обо всем доложить, чтоб принимали меры.
— Командир — он что? Тут Гурьянов должен в оба глаза смотреть. Доверяет всяким пришлым, а людей колошматят.
Горько было слушать эти слова. Значит, не доверяют, подозревают в чем-то. Что ж, она пойдет к Гурьянову и заявит: «Раз нет доверия — проверьте в бою». И если надо, она докажет на деле. Вот бы Филимонов был рядом, тогда бы все встало на свои места. Уж он-то знает ее, Настю. По его непосредственному заданию работала в Острогожске. Но где он, Филимонов? В бригаде, говорят, и не бывал.
А дни за днями шли. Однажды она разговорилась по душам с Паулем. Говорили долго,
весь вечер. Оказалось, что Пауль хорошо знает русскую литературу. Читал он и Льва Толстого, и Достоевского, и даже Горького. Эти писатели запрещены в Германии, но его
родной дядя, преподаватель в средней школе, имел большую библиотеку, и Пауль брал у него книги. Кроме того, у его отца, коммуниста, были Маркс, Энгельс и Ленин. Пауль познакомился и с этой литературой. Правда, в компартию он не вступил. Перед войной Германская компартия была в глубоком подполье, но Пауль, учась еще в школе, слышал о вожде немецкого рабочего класса Эрнсте Тельмане, который томился в фашистских застенках. Отец Пауля тоже был арестован и сидел в концлагере.
— Когда я попал на Восточный фронт,— сказал Пауль,— то сразу решил перейти на сторону Красной Армии, бороться с фашизмом.
— Теперь тебе предоставлена эта возможность, Пауль.— Настя смотрела ему в глаза и думала: «А сумеешь ли ты поднять на своих руку возмездия?» И ответила сама себе: «Если ненавидишь фашизм, значит, сумеешь».
— Не верят мне. Сомневаются,— отвечал Пауль.— Пошел вот на боевое задание — и неудача. Словно бы виноват. Возьмут ли еще?
— Пойдем вместе,— отвечала Настя. — Я добьюсь, чтобы взяли и тебя и меня на самое опасное задание. Согласен?