Прерия
Шрифт:
Легко понять, что только что рассказанные события произвели необыкновенное впечатление на сиу. Вождь их, возвращаясь вместе со своим отрядом в лагерь, принял все обычные меры предосторожности, свойственные благоразумию индейцев, чтобы скрыть свой след от глаз врагов. Оказалось, однако, что поуни не только сделали опасное открытие, но и с большим искусством сумели приблизиться к врагам с той именно стороны, которую сиу сочли излишним оберегать и где они не поставили часовых. Часовые, разбросанные по холмам сзади хижин, были из числа последних, узнавших об опасности.
В подобного рода критическом положении не было времени долго раздумывать. Матори приобрел свою власть над народом и удерживал ее именно благодаря силе характера, проявляемой им в такие тяжелые минуты; теперь он, по-видимому, не желал терять ее, выказав нерешительность в таком важном случае. Среди визга детей, криков женщин и диких завываний свирепых старух, он быстро проявил свой авторитет и с хладнокровием ветерана стал отдавать приказания.
Пока воины вооружались, мальчиков послали под гору за лошадьми. Женщины быстро разобрали палатки и все сложили на тех животных, которых считали негодными для сражения. Детей взбросили на спины матерей, а тех, которые могли идти, согнали, как стадо неразумных животных. Хотя все эти приготовления происходили среди криков и шума, напоминавших столпотворение вавилонское, все было выполнено с невероятной быстротой и ловкостью.
В то же время Матори не забывал ни одной обязанности своего ответственного положения. С возвышения, на котором он стоял, ему были отлично видны силы враждебного отряда, каждое его движение. Свирепая улыбка осветила лицо вождя, когда он увидел, что число его воинов превосходило число врагов. Но, несмотря на это преимущество, существовали препятствия, делавшие исход предстоящей схватки сомнительными для Матори. Его племя обитало в более северной, чем враги, и менее гостеприимной области, к тому же оно было далеко не богато той собственностью — лошадьми и оружием, — которая составляет главное, наиболее ценное богатство западного индейца. Отряд, который увидели дакоты, состоял исключительно из всадников; а так как он явился издалека, чтобы освободить своего самого знаменитого вождя или отомстить за него, то нельзя было сомневаться, что он был составлен из храбрых воинов. Наоборот, многие из спутников Матори были люди, которые могли служить для того, чтобы отвлечь внимание врагов, но от которых он вряд ли мог ожидать отчаянной храбрости. Сверкающим взглядом он окинул группу воинов, на которых часто полагался и которые никогда не обманывали его надежд, и хотя он не чувствовал особого желания ускорить начало стычки, при данном положении, наверно, он не отказался бы начать битву, если бы не присутствие женщин и детей, отдававшее решение в руки врагов.
Со своей стороны, поуни, так неожиданно достигшие главной цели своей экспедиции, не выражали желания перейти к делу. Преодолеть лежавшую между ними преграду — реку на виду у врага, готового на все, было опасно, и они, наверное, удалились бы на некоторое время, следуя своей осторожной политике, чтобы напасть во время темноты, когда сиу считали бы себя в безопасности. Но в душе их вождя царило одушевление, заставлявшее его возвыситься над обычными приемами войны дикарей-индейцев. Душа его горела желанием смыть пятно перенесенного им позора, а может быть, он думал, что в лагере сиу хранилось сокровище, которое начало приобретать в его глазах цену, превышавшую пятьдесят скальпов тетонов. Как бы то ни было, но лишь только Твердое Сердце выслушал короткие приветствия своих воинов и сообщил вождям все, что им было необходимо узнать, он сейчас же приготовился к той роли в предстоящей схватке, которая должна была сразу поддержать его заслуженную репутацию и удовдетворить его тайные желания. Воины привели с собой лошадь вождя, давно уже дрессированную для охоты, хотя у них было мало надежды, что она когда-либо понадобится ему в жизни. С нежной деликатностью, показавшей, как сильно действовали благородные черты характера юноши на сердце его народа, лук, копье и колчан были положены на спину лошади, которую уже намеревались убить на могиле молодого воина. Эта предусмотрительность сделала бы излишним долг, который обещался выполнить Траппер.
Хотя Твердое Сердце и был признателен своим воинам за их привязанность и думал, что вождь, снабженный всеми этими принадлежностями, может с честью отправиться в отдаленные «охотничьи поля владыки жизни», но, по-видимому, он понимал, что все это может пригодиться ему и при настоящем положении вещей. Его лицо осветилось суровым удовольствием, когда он попробовал эластичный лук и взвесил в руке копье. На щит он взглянул коротким, равнодушным взглядом; но восторг, с которым он бросился на спину своего любимого коня, был так велик, что перешел границы сдержанности индейца. Твердое Сердце разъезжал взад и вперед среди своих не менее восхищенных воинов с грацией и легкостью, которых не может дать никакое искусство: он то потрясал копьем, как будто желал увериться, что сидит крепко в седле, то критически осматривал ружье, которое также доставили ему. Делал он все это с любовью человека, получившего чудесным образом назад все сокровища, составляющие его гордость и счастье.
Матори, покончив со всеми необходимыми приготовлениями, решился приступить к действиям. Немалого труда стоило ему разместить своих пленников. Палатки скваттера были еще на виду, а инстинкт и знания доказывали дикарю, что необходимо так же оградить себя от нападения с этой стороны, как и наблюдать за движениями более откровенных и деятельных врагов. Первым его побуждением было пустить в дело томагавк против пленников мужчин, а женщин поручить покровительству тех же лиц, которые оберегали женщин его племени; но по тому, как многие из его воинов продолжали смотреть на воображаемого медика Длинных Ножей, он понял опасность такого рискованного предприятия накануне битвы. Это могли счесть за предзнаменование поражения. Он вышел из затруднения, подозвав старого воина, которому поручил команду над теми, кто не мог принять участия в битве, отвел его в сторону, многозначительно положил ему руку на плечо и сказал тоном властным и вместе с тем доверчивым:
— Когда мои люди нападут на поуни, дай женщинам ножи. Ну, а там… Отец мой очень стар, ему нечего выслушивать мудрые слова от юноши.
Суровый старик-дикарь ответил свирепым взглядом, выражавшим согласие, и вождь, по-видимому, успокоился насчет этого важного вопроса. С этой минуты он обратил все свои заботы на выполнение своего мщения и на поддержание своей военной славы. Он вскочил ни лошадь, сделал знак своим воинам, прервав без церемонии военные песни и торжественные обряды, которыми многие из них побуждали свой дух к смелым подвигам. Когда все были на своих местах, отряд молча и организованно двинулся к берегу реки.
Врагов теперь разделяла только река. В этом месте она была слишком широка, чтобы можно было пустить в дело обыкновенное оружие индейцев. Вожди обменялись несколькими бесполезными выстрелами из ружей скорее из удальства, чем в надежде достигнуть цели. Так как несколько времени ушло на эти угрозы и напрасные попытки, то мы оставим на это время сражающихся и вернемся к тем из действующих лиц, которые остались в руках дикарей.
Надо было бы сознаться, что мы истратили слишком много чернил и истребили целые дести бумаги, которая могла бы пойти на более полезное дело, совершенно бесплодно, если бы потребовалось объяснять читателю, что только немногое изо всего того, что произошло за это время, укрылось от наблюдательности опытного Траппера. Вместе с остальными он был поражен внезапным поступком Твердого Сердца. Было даже одно мгновение, когда чувство сожаления и огорчения одержало в его душе верх над желанием спасти жизнь юноши. Но когда он увидел, что вместо бессильной, лишенной мужества борьбы за существование, его друг выносил все с обычной для индейца, полной величия покорностью судьбе, пока не представился случай бежать, что он и сделал с решительностью и энергией самого ловкого храбреца, — радость старика была так сильна, что он едва мог скрыть ее. Под крики и шум, последовавшие за смертью Уючи и бегством пленника, он стал рядом со своими белыми товарищами, решившись вмешаться во что бы то ни стало в случае, если ярость дикарей направится в эту сторону. Появление отряда поуни избавило его от такой отчаянной и, по всем вероятиям, бесплодной попытки и дало ему возможность продолжать наблюдения и по свободе обдумать свои планы.
Он заметил, что в то время, как большую часть женщин и всех детей с пожитками поспешно отправили назад, вероятно, с приказанием укрыться в соседних лесах, палатку Матори оставили на месте нетронутой. У ее входа стояли две прекрасные лошади, которых держали двое юношей, слишком молодых, чтобы идти в битву, но уже умеющих управлять лошадьми. Траппер увидел в этом нежелании Матори потерять свои вновь обретенные цветы и вместе с тем благоразумное стремление обеспечить себя на случай несчастья. От внимания старика не укрылись также ни выражение лица, с которым тетон давал приказания старому дикарю, ни свирепое удовольствие, с которым последний принял кровожадное поручение. По этим таинственным признакам старик понял, что близится какой-то кризис. Он призвал на помощь всю свою долголетнюю опытность, чтобы прийти к какому-нибудь заключению. Пока он размышлял о различных способах спасения, доктор снова привлек к себе его внимание жалобной просьбой:
— Достопочтенный Траппер, или, скорее, я должен сказать, освободитель, — уныло начал Обед, — мне кажется, наступил, наконец, удобный момент для того, чтобы нарушить неестественную и совершенно неправильную связь, существующую между моими нижними конечностями и телом Азинуса. Может быть, если освободить ту часть моих членов, которая помогла бы мне овладеть остальными, я мог бы воспользоваться этим удобным случаем и форсированным маршем дойти до поселений. Тогда все надежды на сохранение сокровищ знания, недостойным вместилищем которых я состою, не были бы потеряны. Важность результатов, конечно, стоит того, чтобы сделать эту попытку.