Престидижитатор Сталина
Шрифт:
А еще ведь следует учитывать и такую «мелочь», что одна лошадка, без которой поля не вспахать, за сезон потребляет тридцать два центнера хотя бы овса — то есть урожай с двух десятин в хороший год. У меня уже было больше трех сотен лошадей, так я еще тысячу прикупил… Даже если я половину лошадок продам — ну хотя бы на мясо — то земли на всё не хватит даже если все залежи распахать. То есть хватит если пахать новыми плугами на глубину в четыре вершка да еще в поля удобрений натаскать откуда-то, причем плуги (стальные литые) у меня уже имелись в количествах вполне достаточных — но такой плуг даже по уже распаханному ранее полю мог тащить лишь першерон или две обычных савраски, а уж после вырубки кустов и деревцев на залежи его и четверка першеронов хрен протащит
Насчет першеронов у меня все тоже несколько неожиданно вышло. Рязанский уездный город Михайлов был, вообще-то, центром гужевого тракта их Воронежа в Коломну, а потому там насчет лошадей народ понимал конкретно. И неподалеку от города отставной капитан-артиллерист Арсеньев, из числа бравших Париж, держал небольшой конный заводик, на котором он как раз першеронов и разводил. Заводик был небольшой совсем, а лошадки у него очень недешевые получались и особым спросом не пользовались — так что еще в двадцать четвертом году он мне продал и поместье, и конный завод. Продать-то продал, но от дел не отошел: за полторы сотни рублей в месяц он с удовольствием остался заниматься у себя же в (бывшем) поместье любимым делом. С огромным удовольствием, поскольку я (и тоже с радостью) выделил денег на закупку им сотни кобыл-битюгов, которые должны были принести очень неплохих рабочих лошадок от его десятка жеребцов породы «большой першерон». Он, правда, думал, что я таких лошадей собираюсь в армию продавать пушки таскать, но те лошадки, которых он раньше вырастить успел, намекали, что в роли тракторов эти звери больше выгоды мне принесут. Правда, если их правильно кормить: каждый такой «русский першерон» жрал примерно втрое больше крестьянской савраски, причем корм ему требовался высококачественный. Однако в любом случае могучие лошади в моё народное хозяйство начнут массово поступать года через два, а проблемы с прокормом требовалось решать уже сейчас.
Вариантов решения проблем я видел ровно два. Первый — срочно прикупить земли, на которой этих крестьян (хотя бы частично) с их хилыми лошадками можно будет расселить. Второй — это уже того же порядка, что и «прилетят пришельцы с Альдебарана и всё сделают» — почву удобрять. Мысль, без сомнения, неплохая, вот только с удобрениями в России было не очень хорошо. Навоз — это, конечно, тоже удобрение, однако лошадки с коровками просто «возвращают» часть съеденных веществ, причем далеко не всё возвращают, а удобрений химических — о них никто еще вообще не слышал. Так что выбора практически и не остается…
Кстати, об удобрениях. Азот в почве, как нам в школе на уроках биологии рассказывали, восстанавливают микробы, живущие на корнях гороха и клевера. Не очень быстро, но пара лет под клевером — и азота уже хватит. С фосфором хуже, но его много в шлаке, который у меня в изобилии из конвертеров лезет (я стенки доломитом в них выкладывать велел), так что тоже есть определенные варианты. А вот по поводу калия, который из почвы буквально выносят свекла, тыквы и тот же подсолнух — то тут все вообще странно. Ведь калий — пятый по количеству металл в Земле, его всего процентов на десять меньше чем натрия. Но натрия — полные океаны, а вот с калием что?
Калий и натрий тоже — они из недр появились. Точнее — из полевого шпата. Но шпаты с натрием быстро разрушаются, натрий вымывается и стекает в моря и океаны, делая их солеными. А шпаты с калием — они покрепче будут, калий оттуда плохо достается. Но если подумать, то в обычном красном граните на тонну приходится калия от тридцати кил и больше, так что для удобрения полей на гектар нужно всего лишь пару тонн гранита раскидать. В виде пыли, чтобы калий все же доступным был. Немного выходит, слой в одну десятую миллиметра пыли — и все счастливы два-три года подряд.
Однако, раз уж молоть в пыль килотонны гранита у меня в планы не входило, можно и проще поступать. Ведь растения — они калий из почвы выносят, а почва у нас что? Тонкий слой поверх земли. И если пахать поглубже, то невынесенный в предыдущую посевную корнями калий снова появляется в прямом доступе к корням. Временно, до следующего «выноса» —
Петр Петрович (который Игнатьев), выслушав мои пожелания, тут же начал «просветительскую работу среди помещиков», главным образом в той же Тульской губернии. И добился определенных успехов. Но именно что «определенных»: пару поместий прикупил по разумной цене, но там уже крестьяне имелись, причем в количествах, определяемых «производственной мощностью» приобретаемой земли. Конечно, «старожилов» и потеснить можно, в особенности, если использовать «прогрессивную сельскохозяйственную технику». Глубокая вспашка с оборотом пласта сама по себе увеличивала урожаи процентов до двадцати… на некоторое время увеличивала, но тем не менее. А с плугами у меня уже совсем все хорошо стало, настолько хорошо, что изрядная часть финансовой подпорки у меня возникала от продажи этих нехитрых девайсов на сторону. Причем плуги мои вовсе не были для пользователей «золотыми». И даже «серебряными» не были, а продавались эти нехитрые устройства весом в три пуда всего-то за двадцать рублей.
Охренеть как дешево, ведь пуд ржи на рынке стоил в пределах двадцати-двадцати пяти копеек, пшеницы — на треть дороже. Одним плугом (причем с парой не самых хилых лошадей) можно было вспахать в посевную максимум шесть десятин, с каждой собрать пудов до тридцати зерна — а с плугом и до тридцати пяти! То есть за год плуг приносил выгоду в пять рублей максимум! И при этом в полную негодность придет лет за десять…
Самое забавное, что за этот плуг я получил премию от Вольного экономического общества в размере аж ста двадцати рублей в золоте. Буквально в золоте, а не золотыми пятерками: это была медаль диаметром в три дюйма. Которую я мог, конечно, обменять на равную по весу кучку золотых денежек — но что-то мне не захотелось с такой медалькой расставаться. Денежек-то много, а медалька — она одна. Хотя может скоро и две будет: мне еще такую же пообещали если я «придумаю, как такой плуг в иных заводах изготавливать». Ага, щяз! У меня плуг был стальной литой, причем в единой отливке объединялись подошва, лемех и отвал. Как сделать форму для отливки этой конструкции, я, конечно, мог кому угодно рассказать и даже показать. А вот как сталь расплавить до такого состояния, чтобы она в эту форму залиться могла — хренушки. Поскольку это было, с моей неискушенной точки зрения, сугубо стратегическим ноу-хау. Быстро и дешево делать из расплавленного (и хреноватого) чугуна перегретую (и высококачественную, по крайней мере по нынешним временам) сталь — это знание зарубежцам явно лишним будет…
Однако несмотря на легко просчитываемый «невыдающийся финансовый результат» плуги у меня тоже покупали довольно шустро, и причину этого мне Игнатьев изложил, на «собственном опыте» причем исследованную:
— Если с августа поля распахивать, сразу после сбора урожая новую пахоту учинять, то на плуг можно до двадцати десятин полей добавить. Потому как с осени распаханное поле по весне можно и с вашей же сеялкой пройти без повторной вспашки, так что деньги потраченные плуг за год вернет. А если его с сеялкой брать, то третий год уже с изрядной выгодой выйдет.
Сеялки я тоже делал, пятирядные — и их толкал уже по тридцатнику. Исходя из простого расчета: каждый сельхоздевайс должен мне прибыли давать рубликов по пятнадцати — а сеялка в производстве заметно дороже обходилась. И в сумме стальное литье приносило мне по шесть сотен в сутки — вот только чугун на тульском рынке начал дорожать, уж слишком активно я его скупать стал. И это меня несколько напрягало — ровно до тех пор, пока тот же Игнатьев не пришел ко мне с «благой вестью»:
— Никита Алексеевич, вы давеча говорили, что неплохо бы было на Дону поместье присмотреть, так узнал я, что князья Волконские имеют намерение поместье Студенец свое продать. Неплохое, восемь тысяч десятин, из них семь с половиной — земли удобные.